— Безусловно.
— Значит, и бог, раз он благ, не может быть причиной всего, вопреки утверждению большинства.
Он причина лишь немногого для людей, а во многом он неповинен: ведь у нас гораздо меньше хорошего, чем плохого. Причиной блага нельзя считать никого другого, но для зла надо искать какие-то иные причины, только не бога.
Платон. «Государство».
XLI
— Где?.. — Вит очумело моргал, вертя головой. — Где мы?!
— Кажется, в рефектории… Ответ слетел с губ фратера Августина сам собой. Эхо сказанного еще гуляло вокруг, упирая на «кажется…», но длинные, почерневшие от времени столы с низкими скамьями, свод потолка, ряды стрельчатых окон и главное — изображение Святого Круга на дальней торцевой стене, строго напротив входа — не оставляли сомнений.
— Ре… фре…
— В трапезной, сын мой, — поправился монах, сообразив, что мальчик и слова-то такого: «рефектории» — отродясь не слыхал. — По-моему, мы в монастыре.
И вопросительно глянул на Душегуба.
Мейстер Филипп был вполне доволен собой. Стоял чуть в сторонке, улыбаясь (…переливы струн арфы смущают торжество тишины…) искренне и благостно. Искоса наблюдал за своими спутниками.
— А ты чего ожидал, святой отец? Угодить прямиком на адскую сковороду? Или в вертеп тюрлюпенов? Ты прав, мы в монастыре.
В трапезной царили сумерки. То ли узкие окна препятствовали свету, то ли на дворе сделалось пасмурно, — хотя недавнее утро в Хенинге горело янтарем на солнце.
— Девочка, — вдруг отчетливо произнесла Матильда. Оперлась на ближайший стол, глядя в стену. Вит даже испугался, что старая штукатурка осыплется под этим взглядом-тараном. — Пойдем к ней.
— К кому? — мягко поинтересовался мейстер Филипп.
Наверняка обычная блажь Матильды. Никак не связанная с окружающей действительностью. Глазунья еле держалась на ногах; после вчерашнего «светопреставления» девица была слабей мышонка. Удивительно ли, что заговаривается? И все же Филипп ван Асхе счел нужным переспросить, меньше всего надеясь на ответ.
— К девочке.
— К какой девочке?
— Что сидит на звездных облаках. Защита и оберег. Она везде. Она здесь. Мы пойдем к ней? «Бредит», — с жалостью подумал монах. А Душегуб растерялся. Даже попятился слегка.
С трудом выдавил:
— Откуда… откуда ты знаешь, что это девочка?
— А вы разве не знали? Она ведь давно здесь… на облаках…
Взгляд Матильды Швебиш стал осмысленным, — рывком, сразу. Так просыпается волк. Будто девица заново рухнула в сумрак трапезной, теперь взаправду. Булькнув горлом, она начала грудой тряпья оседать на пол. Душегуб с монахом кинулись одновременно, едва не столкнувшись лбами. Подхватили, не дали упасть.
— Обморок!
— Нет. Просто сон. Переутомление. У нее бывает…
— Надо перенести ее в келью. Пусть отдохнет. Идемте.
Мейстер Филипп шагнул к укромной дверце в стене. Открыл без малейшего скрипа; приглашающе обернулся. Цистерцианец с Матильдой на руках и Вит, поспешивший к святому отцу на помощь, двинулись следом. Перед ними предстал монастырский дворик с крытыми галереями по краям. Напротив — глухая стена, без единого окна. Ее вполне можно было бы принять за часть наружных укреплений, когда б не узкая дверь входа — серая, невзрачная, она нарушала каменное однообразие самим своим существованием.
— Дормиторий… — пробормотал монах на ходу.
— Дормиторий… — пробормотал монах на ходу.
— А? Что?!
Вит по наивности счел сказанное бранью, покраснел от стыда.
— Дормиторий. Помещения для сна и отдыха. Здесь должны находиться монашеские кельи.
— Вы бывали тут раньше, святой отец?
— Нет. Но я бывал во многих монастырях: их устройство весьма сходно. Вон то здание, справа — скорее всего, капитул… левей — базилика… Церковь монастырская.
Тем временем Душегуб успел пересечь двор. Но, прежде чем войти, взял один из факелов, выложенных рядком под черепичным навесом. Кресало нашлось в эмалевой шкатулке. Сразу чувствовалось: мейстер Филипп здесь далеко не впервые.
Факел весело вспыхнул, разгоняя темень, и маленькая процессия втянулась в дормиторий.
— Слева и справа — кельи. Выбирайте любую.
Прямо — общая спальня. — Мейстер Филипп остановился в тесном коридоре. Поднял факел выше, давая всем осмотреться.
— Любую? А братия?
— Кроме тебя, отче, в обители больше нет монахов.
— Что же случилось с местными братьями?
— Не знаю, — с искренним равнодушием пожал плечами Филипп ван Асхе. По стенам качнулись длинные, зыбкие тени. — Наверное, в раю давно. На арфах бряцают. Э-э, да у тебя сейчас руки отвалятся, отче! Иди за мной…
Душегуб поспешил толкнуть ближайшую дверь.
Чтобы войти в келью, пришлось нагнуться. Внутри было тесно: крохотная каморка, гроб из камня. Окошка нет. Стол, табурет, на столе — пять восковых свечей; вдоль стены — деревянные нары, и на них, уместная в аскетической обстановке не более, чем епископская митра на пьянице-водовозе, — пуховая перина. Еще подушка: огромная, блестит розовым атласом. Будто кто-то наперед знал, что сюда принесут обеспамятевшую девицу, и заранее расстарался.
Цистерцианец уложил Матильду на перину, а Душегуб выбрал свечу — больше локтя длиной и толщиной в руку ребенка. Зажег фитиль от факела.