Оружья он не имел: герольд при исполнении олицетворяет господина.
— Вы, возможно, помните меня, мейстер, — гость смутился, став совсем юным. — Я Ламберт, поводырь Эразма ван Хайлендера. Бывший поводырь. Сейчас — герольд графа цу Рейвиш. Я-то вас хорошо помню: мало людей, столь щедрых на милостыню…
— Р-рад… душевно рад… Как поживает ваш досточтимый учитель?
— Спасибо, прекрасно. У меня к вам поручение, мейстер…
Вскоре, прощаясь с герольдом, Душегуб тщетно пытался скрыть бледность. Хорошо, что удалось отговориться легким недомоганием. Ламберт, наивная душа, поверил. Даже предложил по дороге вызвать лекаря. Да, кивнул мейстер Филипп. Лекарь Кар-лайль живет двумя кварталами выше: скажите ему, пусть зайдет. Прямо сейчас, если можно. В услугах врача нуждался верный Птица. Сам же мейстер Филипп нуждался разве что в услугах Провиденья.
Граф цу Рейвиш сообщал хенингскому Душегубу, что через месяц в родовом замке состоится Обряд над неким Витольдом, «весьма дорогим графскому сердцу». Соответственно, уважаемого Филиппа ван Асхе ждут в замке не позднее чем в течение десяти дней, считая со дня извещения. Отказаться Душегуб не мог, даже под предлогом возможной неудачи Обряда. Семьи, в гербе коих красуется знак Ответчика, не знают отказа. Но и согласиться он тоже не мог. Поддельных Обрядов не бывает. Как нельзя долго делать вид, что не дышишь. Минута, другая, — и грудь сама сделает вдох. Начни мейстер Филипп церемонию — Обряд обязательно пойдет по накатанной колее. Вне желания его участников. Тайное же знание, клеймом впечатанное в рассудок, предупреждало: смерть. Смерть Витольду, смерть Матильде; смерть дерзкому Душегубу. А также сокрушительный удар по репутации всей Гильдии. Напрасно спрашивать: откуда ты это знаешь? Знаешь, и все. Как знаешь, что подброшенный камень рано или поздно упадет. Что делать?!
Пытаясь укротить панику, мейстер Филипп вернулся к избитому Птице.
— Потерпи!.. Скоро придет лекарь. Кто это тебя?
— Х'зяин… они… на р-ры… нке!.. Я не…
Слуга охнул и вновь потерял сознание. О случившемся Душегуб узнал уже от лекаря Карлайля, чьи ученики перенесли Птицу Рох в каморку. По счастливой случайности лекарь сегодня посещал Кружной рынок, где оказался свидетелем драки. Сперва раздался вопль: «Держи вора!» Зеваки утверждали, что Птица в этот момент стоял, тупо разглядывая кошель, возникший в его лапе. Затем громила, известный хенингцам как Добряк Магнус, огрел Птицу доской по затылку — и завертелось. Даже оглушенный, слуга успел завалить двоих-троих нападавших, но силы оказались неравны. Били ногами. Долго. Но опытный глаз лекаря сразу подметил: убивать не хотели. Так, для острастки. Чтоб надолго запомнил.
Позже драчуны сами наняли телегу: отвезти пострадавшего домой.
Мейстер Филипп слушал молча. Все становилось на свои места. Утро прошло, и братья Втыки взялись напоминать. Жаловаться некуда, некому и не на кого. Наверняка мигом отыщется нужный человечек, подтверждая, что именно слуга Душегуба украл у него кошелек.
Да и кухарка вряд ли вернется. Похоже, некоторое время придется обходиться без прислуги. А затем навсегда покинуть Хенинг. Ибо он теперь не сможет выполнить обещание — вернуть девицу.
Братья Втыки умеют быть убедительными. Надо торопиться.
Проклятье!.. надо, но торопливость — враг обдуманности!..
— Знаете, мейстер, — на прощанье сказал лекарь Карлайль, с поклоном принимая плату. — Это не мое дело… Но я счел нужным вас предупредить. Перчаточник Свейден с утра кричит, будто вы обесчестили его дочь. Дескать, обещали жениться. Я, конечно, не поверил горлопану… но люди… сплетни… Репутация, наконец! Вы меня понимаете мейстер Филипп?
— Да. Я понимаю вас. Скажите: можно ли на время перевезти моего слугу к вам? Для ухода. За деньгами дело не станет…
— Почту за честь, мейстер! Только, если вы не против, мы перевезем его к моей двоюродной тетушке. Так сказать, во избежание… Вы понимаете меня?
— Да. Понимаю. Как сочтете лучшим.
Через час Филипп ван Асхе, наняв носильщиков с крытым портшезом [52] , ехал по направлению к монастырю цистерцианцев.
LXXXVIII
«…Да пьяный он был, Крючок! Молол незнамо что…»
Вит в сотый раз пытался убедить себя: глупо верить Крючкову пустозвонству. Получалось плохо. С одной стороны, граф цу Рейвиш, рыцарь до самых печенок, — душит мамку? Чепуха. А с другой стороны. Крючок — он ушлый. Всякое знает, чего вроде и знать не должен. Может, и впрямь спьяну языком молол. А может, молол-молол, да и намолол…
«Эй, парень! Окстись! — насмешливо шепнул внутри чей-то голос. Похожий на бас мельника Штефана. — Твой батька-граф твою мамку-баронессу хочет жизни лишить? На кой ляд?»
Вит пожал плечами. На кой? Наверное, боится. «Граф? боится?! Кого, дурья твоя башка?!» Ну… Жену свою боится. Теперешнюю. Все мужья жен страсть как боятся. Вот и граф. Графинька небось браниться станет, а то и ухватом навернет… Только не душить же мамку из-за этого! «Дык я тебе о чем?!» Может, наследство какое?
«Ох, лоботряс… При чем тут мамка-то? Ежели наследство — оно тебе, дурила…»
Что там еще Крючок нес? Мамку этой обозвал… шляпницей! А в придачу — «кобылой». Железной. Надо было гаду по шее дать. Жаль, не успел. А теперь поздно. Ну и шут с ним, с Крючком. Главное — мамка. Ежели она и вправду не баронесса, выходит, граф соврал?