— Малыш, подпрыгни. Ну?!
— Учитель! Он прыгает «мантикорой»!
— Продолжаем. Скорость движений… малыш, ты хорошо бегаешь?.. Кто-нибудь, дайте мне чашку винного уксуса! И тряпицу…
— Зачем уксус? есть вино!.. — заикнулся Малый Втык. Пыль слетела с его голоса, обнажив странную, не свойственную Малому деликатность. Младший из братьев всегда слегка робел перед чужим искусством, чей смысл оказывался ему недоступен.
Но Слепому Герольду было не до минутного торжества.
Восхищенные, теплые, зрячие пальцы уверенно пробежались по плечам, по груди… Ага, вот ямочка между ключицами. Выше, к левому плечу, где впадина… На правом, естественно, ничего нет. Смоченная уксусом тряпица осторожно заскользила по коже, покрытой гусиными пупырышками. Если не знать, как, ничего не получится, кроме слабого покраснения. А если знать… нажим слабый, ритмичный… если все это не чудовищная ошибка… раз-два-три-пауза-раз-пауза… если Обряд проводился на протяжении хотя бы девяти поколений… смочить заново… если…
Сложный узор царапин, раздраженных уксусом и умелыми касаниями, выступил на плече. Слепец не мог их видеть, но сердце подсказывало: они там.
Есть.
— Ламберт! Скорее! Это ненадолго!.
Слепец не мог их видеть, но сердце подсказывало: они там.
Есть.
— Ламберт! Скорее! Это ненадолго!..
— Да, учитель. Итак: корона, клейнод, намет, мантия…
…Когда, осчастливленный золотым, мальчишка смылся из комнаты, Слепой Герольд долго молчал.
Его не торопили.
— Что скажешь? — колыхнулась темнота двойным вопросом.
— Вы говорили: разумная забывчивость? — Слепец поднял густые брови. На миг показалось: там, под черной повязкой, прячутся глаза. Жесткие. Хитрые. Серо-стальные. — Я правильно услышал?
Взвесил. Измерил. Сосчитал.
Интересно: готов ли ты, безглазый нищий, рискнуть ради исполнения мечты своего поводыря?!
Не сейчас. Сейчас соврать — подписать себе смертный приговор. После.
— Ты о чем?
— О родовых признаках. Здесь, на Дне… сопливый оборвыш…
Птица довольно цокнула откуда-то сверху.
XXX
Вит так и не разобрался: на кой ляд понадобилось его щупать?! Впрочем, «за звон» пусть хоть каждый божий день в уксусе полощут! Он теперь богатей: вкупе с площадным заработком — это ж, куча деньжищ получается! В придачу стало ясно: Глазунья тут не в атаманшах. Давно подозревал. Ну как полоумной девахе, пусть трижды ясновидице, над шайкой оторвиголов верховодить?! Толстун с верзилой, что за уксус платили, — они здесь в заправилах.
Мальчишка был в восторге от собственной проницательности.
Отпустили его лишь к пополудни. Зато накормили от пуза. Во дворе, у лестницы, околачивался Гейнц-дружок, однако, приметив Вита в калитке, живо отвернулся. Заковылял к штабелю бочек: по нужде, дескать, тороплюсь. Башка рыжего была криво замотана тряпицей. Шагая к столу, где пили пиво Юлих с Добряком Магнусом, Вит краем глаза приметил спешащего прочь Крысака. Та еще вражина, но чтоб удирать от него. Вита…
Левая рука Крысака покоилась на грязной повязке.
— Кто их отделал?
— Ты, — неприязненно отозвался Добряк Магнус.
У Вита аж в печенках слиплось.
— Я?! Кончай брехать, Магнус! По правде — кто?!
— Ты! — сплюнул сквозь зубы Добряк. Припал к кружке, заливая пивом широкую грудь. На миг оторвался. — Вон, у Юлиха спроси…
Юлих молча кивнул, подтверждая.
— Я? Когда?!
— В День Суда, придурок!.. Тебе ночью «Донное круженье» устроить хотели. Чин чинарем, шутейно. А ты вырываться стал, как бешеный…
Вит честно попытался вспомнить ночные события. Снилась какая-то муть, потом во дворе столбун накатил…
— У Ульриха два ребра сломано. Гейнц ухо мало не потерял, Крысак плечом мается. Щербатый Пауль теперь Беззубый! — перечислив Витовы подвиги, Магнус наконец усмехнулся. В басе громилы пробилось уважение. — Один Дублон целехонек: фартит гаденышу, как всегда! Ну ты и мясник, оказывается… Бацарь! Своих-то зачем?!
— Не бил я их!
— Брось врать! — снова озлился Магнус. — Ты зырь, зырь, как они от тебя шарахаются!
— Зырю… — Вит понуро шмыгнул носом. — Может, мне теперь того… повиниться? Угощение выставить?
Рука сама нащупала увесистый кошель на поясе.
— Дело говоришь, — разлепил губы молчун Юлих.
— Может, мне теперь того… повиниться? Угощение выставить?
Рука сама нащупала увесистый кошель на поясе.
— Дело говоришь, — разлепил губы молчун Юлих. — Ну…
И опять онемел.
— Подь сюда! — кликнул Вит Крысака: вражина подслушивал из-за бочки. — Да не бойся! Возьми еще кого с собой и мотайте в харчевню. Вина спросите, баранины, капусты кислой… хлебца не забудь. Вот звон: держи…
Когда в сумерках вернулась совершенно измученная Матильда — ее вызвали к братьям Втыкам сразу после ухода Вита, — девку поначалу никто не заметил. Даже Юлих с Магнусом в первый момент проморгали. За столом текла ленивая, умиротворенная и не вполне трезвая беседа. Бацарь выставил «отступное», значит, верный честняк. Вина заглажена, «Донное круженье» прошло с блеском. Есть чего вспомнить!
— Ойфово ты мне вломил! — восхищался Гейнц. — Волчара ты лютый!
— А мне! — обижался Крысак, выставляя напоказ темно-лиловый кровоподтек под глазом.
На краю лавки ухмылялся давешний скоморох, изображавший на площади «рыцаря». В гости зашел. Звать Вита в фигляры. Обещал колпак с ушами: даром. Вит уже почти согласился, но вовремя вспомнил о Глазунье — вдруг воспротивится?! — и важно пообещал подумать. Дублон, мостясь сбоку, одобрительно цыкнул. «Секи, Бацарь! Втыки на тебя крышу ладят! — шепнул на ухо, улучив момент. — Глядишь, к серьезной миске приставят. А скоморошить, гнилой звон с зырял сбивать…» Подмигнул со значением. Вит в ответ кивнул: ага.