Раньше Мануэль, подобно отцу и деду, хотел создать Магистерий для себя. Отныне цистерцианец Августин мечтал о другом: подарить Магистерий людям. Всем людям, а не избранным, кого оделяют Душегубы по своему усмотрению и за немалую плату. Неужели Господь отвернется от него и на этот раз?!
Фратер Августин был искренен.
Он действительно желал Магистерия для всех.
XXXVIII
— …Что же касается упомянутого тобой Магистерия, друг мой Мануэлито, бывший и, надеюсь, будущий… Скажи, ты действительно считаешь: жизнь стала бы лучше, будь Камень Философов доступен всем без исключения? Желаешь исправить мир? Приблизить его к Господу?!
— Да! И еще раз — да.
Он действительно желал Магистерия для всех.
XXXVIII
— …Что же касается упомянутого тобой Магистерия, друг мой Мануэлито, бывший и, надеюсь, будущий… Скажи, ты действительно считаешь: жизнь стала бы лучше, будь Камень Философов доступен всем без исключения? Желаешь исправить мир? Приблизить его к Господу?!
— Да! И еще раз — да. Я верю: обретя Магистерий, мир перестанет быть юдолью скорби! Это же чудо Господне! Гильдия грешит, узурпируя чудо!
Оделяя одних, вы отказываете в Обряде другим, обрекая на мучительную смерть или безумие. Думаешь, зря вас прозвали Душегубами?! Кто дал вам власть над ключами?! Право вязать и разрешать?! [25]
— Увы, святой отец. Ты заблуждаешься. Мы не вяжем и не разрешаем. Мы — лишь исполнители воли…
— Чьей?!
— Провидения, если угодно. Не всякий выдержит Обряд. Это не отговорка. Это — правда. Как ты сам говоришь: все в руце Божьей.
И вдруг, шагнув к монаху (…дар лозы пенится в глиняных чанах…) вплотную, Душегуб горячо зашептал:
— Жаждешь идеала?! Да?!
— Я пытаюсь… в меру скромных сил моих… я… Смутившись, монах отступил перед внезапным натиском.
— Ты можешь утолить жажду, друг мой! И силы твои удесятерятся! Оставаясь при этом слугой Господним: никто не потребует от тебя…
Пылкую речь мейстера Филиппа прервали самым бесцеремонным образом. Из дверей ближайшего дома буквально выпал тощий белобрысый мальчишка. Спотыкаясь, направился к фратеру Августину. На каждом шаге он подслеповато щурился, дергая головой.
— Святой отец… святой отец!.. вы здесь? Вы обещали… еще помазать… святой отец!
— Не думал, что у него это зашло так далеко… — пробормотал Филипп ван Асхе. — Кажется, я как нельзя вовремя…
Цистерцианец, разом забыв об исправлении мира целиком, заторопился навстречу мальчику. Усадил на лавку, принялся рыться в своей суме.
— Сейчас, сын мой! Обожди, я достану мазь…
На свет явился граненый флакон с притертой пробкой и чистая тряпица.
— Не дергайся, потерпи…
— Спасибо, святой отец. Вы и вправду святой! Мамка тоже мазью пользовала! — а ваша много лучше… Я вижу! я почти все вижу!
— Зажмурься и помолчи, — строго велел монах, пряча флакон со снадобьем обратно в суму. Повернулся к мейстеру Филиппу. И удивился собственному легкомыслию. Филипп ван Асхе был серьезней статуи. «Господи! — вздрогнул цистерцианец. — Господи, поддержи и укрепи! Неужели этот человек действительно хочет помочь невинному ребенку?! Просто помочь, без всяких задних мыслей…»
— Ему будет становиться только хуже, — словно отвечая, тихо произнес Душегуб. — Ему и ей. Скоро твои снадобья перестанут действовать. А я предлагаю выход. Обряд. Для обоих. Если хочешь, можешь присутствовать. Более того: ты хотел знать? Узнаешь. Хотел помочь людям? Получишь такую возможность.
Фратер Августин боялся поверить. Слишком хорошо все складывалось. Слишком легко. И слишком уж слова Филиппа ван Асхе смахивали на…
— Твои речи слаще меда, — монах наконец нашел в себе силы. — Но я даже боюсь думать о том, что они мне напоминают!
— Искус лукавого? — Душегуб саркастически усмехнулся, но глаза его продолжали оставаться строгими.
— Ты знаешь меня с юности. Видел у меня рога? копыта? От меня воняло серой?! Впрочем… Тебе известен другой способ помочь детям? Кстати, давай-ка спросим у них самих…
Фратер Августин промолчал, кусая губы. Возразить было нечего. А мейстер Филипп склонился над мальчишкой, честно сидевшим с зажмуренными глазами. Тронул за плечо:
— Витольд, послушай меня. С тобой такое часто случается?
— Чего?! — Впервые в жизни Вит простил кому-то ненавистного «Витольда». И глаз не открыл, выполняя наказ монаха.
— Приступы. Слепота, например?
Вит с презрением цыкнул липкой слюной:
— А-а, «курий слепень»! Хватает иногда. Еще столбун бывает. Или дергунец. Юрод Хобка говорил: «Пляска святого Вита»! Только я не святой, куда мне!
— С годами реже становится? Или чаще?
— Ну, не знаю… наверное, чаще! Ваша правда.
— Ты бы хотел прекратить это навсегда? Стать здоровым?
— Ну!!! — Вит даже глаза открыл. И растерянно заморгал, глядя в лицо Душегуба, оказавшееся совсем рядом. После временной слепоты черты чужого лица казались чудовищно резкими, отчетливыми: каждая морщинка несла скрытый смысл. — Вы, господин?!
— Я, Витольд. Тот, кто способен помочь тебе. Зови меня мейстером Филиппом.
— А вы лекарь… мейстер Филипп? Вы же… Мальчишка с перепугу зажал рот руками. Чуть не брякнул, стоерос!..
— Душегуб? — Филипп ван Асхе весело подмигнул. — Ты веришь в сказки, друг мой Витольд? Если боишься, мы попросим фратера Августина присутствовать: вся нечистая сила от одного его вида дохнет, как от звуков Высокой Мессы. Верно, святой отец?