Подходящая к случаю улыбка никак не находилась. Впрочем, та, что выползла на лицо Филиппа ван Асхе сама собой, помимо его воли, возможно, и была самой подходящей: удивленно-растерянная. Желая скрыть смятение души, мейстер Филипп заговорил первым:
— Добрейшее утро, Мануэль… Прошу прощения: святой отец. Позволь узнать: что привело тебя в сей вертеп греха?
— Да благословит вас Господь, почтенный мейстер, — цистерцианец подчеркнуто отверг дружеский тон.
— Что водит монаха по миру, если не забота о ближних? Ведь вы заботитесь исключительно о сильных мира сего! Кто же тогда позаботится о слабых и убогих?
— Спасаешь грешные души? Несешь слово Божье, а заодно индульгенции с отпущеньем грехов?
Филипп ван Асхе говорил вполне серьезно. Но в уголках слегка прищуренных глаз (…звон мартовской капели о подоконник…), в бархатистом шелесте голоса пряталась ирония.
— Не только души. И страданья телесные облегчаю, в меру моих скромных сил. Но позвольте, в свою очередь, спросить: что привело на Дно такого Человека, как вы? Если, конечно, цель вашего визита не является тайной…
— Ты будешь удивлен, святой отец. — Мейстер Филипп успел овладеть собой, подобрав удачную улыбку: похожую на щит. — И я, ничтожный, явился сюда, движимый заботой о ближних. Видишь: наши цели сходятся.
У колодца, за штабелем бочек, в окнах домов началось смутное движенье, однако собеседники не обращали на него внимания, увлеченные словесным поединком. Им было что сказать друг другу, но оба медлили, изъясняясь намеками.
Наконец цистерцианец решился:
— Что ж, я всегда рад признать свои заблуждения. Приятно, когда люди оказываются лучше, чем о них думал недостойный монах. Даже если вы, бывший друг мой, будучи не намерены пока открыть миру тайну Магистерия [23] , всего лишь поможете двум несчастным детям…
Цистерцианец выдержал паузу. В упор посмотрел на Душегуба:
— …я все равно буду искренне молить за вас Господа!
Филипп ван Асхе легко встретил взгляд монаха.
— Да, я помогу им. Собственно, за этим я и пришел. Подозреваю, мы говорим об одних и тех же детях?
— Вам известно, кто они.
Это был не вопрос — утверждение.
— Известно. Что же касается упомянутого тобой Магистерия, друг мой Мануэлито, бывший и, надеюсь, будущий…
Вот оно! Наконец!
Фратер Августин в волнении подался вперед, боясь пропустить хоть слово Душегуба.
XXXVII
Эта история началась давно. Еще покойный дед Мануэля, фармациус и отравитель Мигель де ла Ита, стал присматриваться к Обряду с не совсем обычной стороны. «Что есть Обряд? — задался вопросом умница Мигель. — И почему отпрыски древних династий, будь то потомки короля Кастилии, герцога Бургундского, захудалого, но гордого своими предками барона — или, наоборот, наследники потомственных хиромантов, пророков, целителей-чудотворцев… Почему дети, кому было отказано в Обряде, вскорости исчезают с глаз людских, и больше никто их не видит?!» Впрочем, на вопрос, куда деваются неудачники, ответить оказалось проще простого. Посетив часть наиболее богатых кладбищ, где не хоронили кого попало, а также деликатно наведя некоторые справки (ибо в фамильные склепы постороннего бы не пустили!), Мигель де ла Ита убедился: те, кому Гильдия отказала в Обряде, долго не живут. Разумеется, случается, что люди умирают в молодом возрасте, но в этих смертях просматривалась слишком явная и пугающая закономерность.
Заинтересовавшись еще более, дед Мануэля продолжил исследования. По всему выходило: Обряд закрепляет и развивает некие родовые качества, которые в противном случае, развиваясь самостоятельно, приводят к смешению жизненных соков и скорой гибели. Тело человеческое без соответствующей поддержки лишено возможности выдерживать силу, копившуюся в роду поколениями! И лишь Обряд…
Обряд!
Что же он из себя представляет? Каким образом не только предотвращает раннюю смерть, но и усиливает способности, о коих прочие могут только мечтать? Чудо? Но чудо, повторяющееся раз за разом, век за веком, поколение за поколением, от берегов туманного Альбиона и суровых норманнских фьордов до жаркой Сицилии, от снежных просторов Московии до пыльных олив Каталонии; чудо, требующее точно расписанного действа, именуемого Обрядом, — это уже не чудо.
Магия?
Дьявольский промысел?
Тогда почему против Обряда не восстает Церковь во главе со Святейшим Престолом? Почему на Гильдию до сих пор не наложен интердикт, почему на площадях не пылают костры, вынуждая корчиться в пламени чернокнижников Душегубов?! Мигель де ла Ита был человеком просвещенным, слабо веря в колдовство, однако, как истинный ученый, не спешил сбрасывать со счетов любую возможность. Все может быть, даже то, чего быть не может…
Оставалась последняя гипотеза, как ни странно, объяснявшая все. Но выглядела она излишне соблазнительно, чтобы сразу ее принять. Гипотезы следует не принимать или отбрасывать, а доказывать.
И отравитель Мигель занялся поисками доказательств.
Поиски растянулись на годы. Мигель состарился, теперь ему помогал сын Алехандро, унаследовавший отцовский талант и положение при Кастильском дворе. Перед смертью отец передал сыну собранные фолианты, пергаменты, записи наблюдений и рассказов очевидцев — а также запечатанную сургучом шкатулку из кипариса, наказав: «Откроешь, когда уверишься, что нашел разгадку Обряда».