В ответ цистерцианец судорожно кивнул, слабо вникнув в суть утверждения.
— Кстати, привет тебе от твоей матери. Жюстина, село Запруды, дом мельника Штефана?
— Ага… — совсем растерялся Вит.
— Был я у нее. Сказал, что с тобой все в порядке. Пусть не беспокоится: я о тебе позабочусь.
— Спасибо за заботу, мейстер…
— Ну что, пойдем выздоравливать? Насовсем?!
— Прямо сейчас?
— А почему нет? Чего нам ждать? Хочешь, чтобы тебя снова этот… столбун прихватил?
— Не-е-е, не хочу, — Вит поднялся со скамейки. Робко взглянул на монаха.
Тот лишь руками развел: решай, мол, сам.
— А это долго… выздоравливать? Долго, мейстер Филипп?
— Недели две. Поживешь это время у меня.
— У вас?!
— Ты предпочитаешь свою каморку? Мой дом большой, обоим места хватит, и еще слугам останется. Я буду… стану твоим опекуном.
— Ух ты! — не удержался Вит, в восторге от красивого и незнакомого словечка «опекун». От слова пахло удачей и деньгами. Но сразу на лицо мальчишки набежала тень, лоб скомкали недетские складки. — А Глазунье… Матильде то есть! Ей вы поможете? Она тоже болеет, еще сильней моего! Мейстер Филипп, пожалуйста! С головой у нее… вчера такое творилось…
Вит смотрел на Душегуба, как на доброго волшебника: взмахнет волшебной палочкой, и все разом выздоровеют, найдут мешки с золотом, станут рыцарями и принцессами… Он очень боялся разочароваться.
И Филипп ван Асхе не разочаровал.
И Филипп ван Асхе не разочаровал.
— Я знаю, — мягко сказал он. — Знаю, Вит. Я хочу помочь и ей. Только мне надо кое с кем договориться. Иначе Матильду не отпустят… лечиться. Я договорюсь, и вы оба будете жить у меня.
— Здорово! — Они уже шли к калитке, и фратер Августин, чуть замешкавшись, последовал за ними.
— А можно мне будет сюда вернуться, когда вылечусь? К друзьям?
— Ты сможешь приходить сюда, когда захочешь.
— А можно?..
— Можно.
Жизнь улыбалась Виту такой широкой и доброй улыбкой, о которой и не мечталось. Жить в настоящих хоромах! как благородный господин! у него будут — подумать только! — свои слуги! Делать теперь совсем ничего не надо, а еду станут подавать с поклоном: сплошные медовые пряники на серебряных тарелях! А он-то, дурень, полагал, будто лучше Дна ничего не бывает. Оказывается, бывает! еще как! А Душегуб совсем не страшный: добрый, ласковый. Вылечит их с Матильдой… у себя навеки поселит!.. Матильду за Лобаша выдадим, Лобаш тоже в хоромах заживет припеваючи…
Филипп ван Асхе тем временем разделял (…жухлые листья на осине: дрожь Иуд ноября…) недавние опасения цистерцианца. Слишком легко, слишком удачно все складывается! Дети отыскались за один день, мальчишка сразу согласился; с девицей, похоже, сложностей не предвидится — братья Втыки в свое время сами обращались… И бывший однокашник по Саламанке объявился рядом, нужный разговор завел: Мануэлито готов, он на пороге… Все было слишком хорошо, рождая смутную тревогу.
Чутье редко подводило мейстера Филиппа. Их встретили в переулке Тертых Калачей: сюда, как нарочно, не выходило ни одно окно.
XXXIX
Беньямина Хукса не было среди людей, преградивших путь Душегубу. Там его присутствие сочли бы лишним: голова-то у несостоявшегося нотариуса ни месте, и еще какая голова! — всем бы такую круглую! — зато кулаки подкачали. Но зачем умному человеку кулаки? Неужто дураков на белом свете мило? С дураками, как и следовало ожидать, все казалось в полном порядке. Ибо тех, кого привел Хукс в переулок, язык не повернулся бы назвать, к примеру, «умниками». Впрочем, звать их вслух дураками тоже рискованно: юшку пустят! Только это и умеют — а большего не требуется.
…День вчера выдался хлопотный: хуже некуда! Вначале прибежал Кудлатый Ерш: дескать, чужой мужик отирается на Дне, интересуясь Глазуньей. Вроде бы даже про мальчишку спрашивал. Дело явственно запахло жареным, но Крючок обождал с трезвоном. Велел Кудлатому проследить за любопытствующим.
Кто такой, зачем тину баламутит, и вообще… Тут Матильду вызвали к братьям Втыкам: пророчить. Пришлось сопровождать. Бредни Глазуньи зачастую оказывались смутными; без толкований Крючка, успевшего поднатореть в этом деле, не обойтись. Однако с самого начала заладилось скверно: юная пророчица насиловала себя, дрожа как в лихорадке, слова визгливыми нетопырями срывались с губ, а потом глаза ее закатились, и девица без чувств упала в кресло. Вечером же, когда Матильду под руки вернули домой и Кудлатый сунулся к Хуксу с докладом — дар Глазуньи вдруг прорвался. Наружу.
Светопреставление закончилось пожаром. В укрощении огня Крючок участия благоразумно не принимал. И потому сразу заприметил Птицу Рох, слугу хенингского Душегуба, — детина таскал ведра с водой вместе со всеми. Крючка будто осенило! Вот кто разыскивал Матильду! И для кого старался — тоже ясно. Верный хозяину до гробовой доски, Птица ничьих других поручений выполнять не стал бы.
Дело принимало странный оборот. Больше года назад братья Втыки, прекрасно осведомленные о происхождении Матильды Швебиш, подали мейстеру Филиппу тайное прошение на Обряд.
Больше года назад братья Втыки, прекрасно осведомленные о происхождении Матильды Швебиш, подали мейстеру Филиппу тайное прошение на Обряд. Нюх подсказывал: иначе девка скоро скиснет. Несмотря на снадобья фратера Августина. Уйдет в мир грез, где будущее сплетается с прошлым, а настоящего не существует вовсе — и конец живому талисману. Станет ходить под себя, счастливо улыбаясь. Если же что-то и способно помочь, так это Обряд. Никто не мог знать этого точно, про Обряд ходило много слухов, зачастую весьма противоречивых, — но попытаться стоило.
Прошение составлял Крючок. Он же и отнес его по адресу.