XXIII
— …Слышь, Бацарь, а ну еще раз «резку» покажи!
— Отвянь, Крысак! Дай парню горло промочить. У него скоро рука отвалится: всем показывать. Или звони!
— Ага, разогнался! Звони ему… и так уже в кошеле шишом покати!
— Тогда отвянь. А ты, друг, пей. Заработал. У вас в селе небось…
— Хватит.
Развеселая компания, собравшаяся за столом, мигом скисла. Перед Витом стояла Глазунья. Откуда появилась толстая деваха. Вит не разглядел. В голове шумело от выпитого: здесь, на Дне, он впервые попробовал вино. В отличие от пива понравилось. Мальчишка наверняка бы с непривычки и на радостях надрался до беспамятства — но Глазунья объявилась вовремя. Разумеется, Виту хотелось остаться: поболтать с новыми друзьями, допить из кружки. Намереваясь заявить об этом дурехе, он с вызовом глянул на Матильду… Послушно встал.
И поплелся за полоумной в сторону мансарды. Даже попрощаться забыл. Но никто не обиделся. Обитатели Дна прекрасно знали, что это такое: когда Глазунья всерьез зовет. Тут имя свое забудешь, не то что попрощаться…
Немой Юлих с Добряком Магнусом, тенями следовавшие за Матильдой, остались во дворе. Послали кого-то из шантрапы к Косому Фрайду за выпивкой. Сели: один на колоду для рубки дров, другой — на пустой бочонок. Вечерело. Небо обсыпало яркими звездами, по двору заполошно метались масляные блики от костра, распаленного подонками. Ульрих загорланил песню.
Пламя костра заслонила щуплая фигура.
— Ты где пропадал?! — Магнус напустился на вернувшегося Крючка с показной суровостью. — Глазунья сегодня знаешь, сколько всякого наболтала? Уши завяли. Да и ноги сбили, за ней поспевая. Вот узнают Втыки…
Крючок молча присел рядом на корточки. Так же молча ухватил бутыль, отхлебнул из горлышка. Плевать он хотел на болтовню Магнуса. Раз отлучался, значит, надо было. Не Добряку Магнусу учить Беньямина Хукса. Однако, вернув бутыль громилам, все же счел нужным удостоить ответом:
— В ратуше был. Со знакомым писцом калякал. И еще кое с кем. Стражник один… сопляк. Пить совсем не умеет.
Крючок презрительно скривился.
— Знаете, что за щенка Глазунья подобрала?
— Ну? — буркнул Юлих. Никого это не удивило. Не был он безъязыким. Просто говорить не любил. Бывает. Иному бы пустослову у него поучиться… — Не нукай, не запряг. На днях мытаря, который к западу от Окружной чинш собирает, мертвого привезли. Поначалу думали: бык забодал. Только сыскал я мытарева племяша… Он спьяну разболтался: не бык! Пастушонок, зараза, рогом бычьим мытаря в печенки саданул. Круг на пузе даю, наш это пастушонок! И от стражников удрал… У Глазуньи чутье: кого искать, куда вести.
Тот еще пацан, ушлый, даром что селюк.
— Ушлый?! — взорвался Магнус. — Пока ты по ратушам шлялся да по кабакам племяшей спаивал, он тут пол-Дна в «хвата» и в «три чашки» вычесал! Дублона на одиннадцать флоринов раздел! Ежели по селам все такие, так хорошо, что я в городе живу…
Поодаль согласно вздохнул красавец-Дублон: подслушивал.
— …говорила: не играй с ними! — строго заявила Матильда, усаживаясь на Витову кровать.
Самому Виту ничего не осталось, кроме как присесть на краешек сундука. Его слегка качнуло: пришлось ухватиться рукой за стену.
— Я ж… выиграл я ж! — широко улыбнулся мальчишка. Ему было хорошо. — У всех выиграл. И не в кости… в «хвата» бацал. Они хорошие! — поспешил он на всякий случай заступиться за новых друзей. — Я их всех под мышками вычесал, а они р-ра… рра-довались! Вином позволили угостить…
— Эх ты, «чесальщик»! — В тоне Матильды пробились странные, едва ли не материнские нотки. — Ладно уж, все равно это ненадолго…
Девица вдруг уставилась в стену: словно трещинки считала.
— Ненадолго… шапку носить научишься… четырехзубую!.. всему тебя научат… научат… и забудешь ты… душа… души не вернуть!..
Вит глядел на белую Матильду, слушал ее бессвязное бормотанье и стремительно трезвел. В затылке нарастала жаркая тяжесть.
— Ты чего? чего ты?! Очнись… — Он хотел тронуть полоумную за плечо, но не решился.
А через миг перед ним уже сидела прежняя Глазунья.
— Рот закрой, — без переходу заявила девка. — Муха влетит. Что, боишься меня? Правильно делаешь. Думаешь небось: откуда и взялась на мою голову? Верно?
— Ага, — кивнул Вит и сразу об этом пожалел. Того и гляди отвалится, голова-то. Лучше смирно сидеть.
— Мне б самой знать: откуда взялась да зачем? — Матильда задумчиво кусала губы. — Одного мы с тобой поля ягоды, Витольд. Пускай с разных кустов. Одного поля, в одно лукошко попали. Да вот беда: мне про себя не увидать. Не дано. Тебя — вижу. Смутно. Есть у нас впереди… ладно, что зря языком трепать. Туман там пока: густой. А кто я есть, тебе все равно расскажут, только наврут с три короба. Лучше я сама…
XXIV
Многие всерьез подозревали: Гаммельнская Пророчица бессмертна. Особенно те, кто никогда не бывал в вольном городе и знал о Пророчице понаслышке. Она была всегда, ну, пусть не всегда, но — издавна. Женщина. Ясновидящая. Набожная, что смиряло излишне ревнивых прелатов, готовых везде усмотреть когтистую лапу дьявола. Отзывчивая к просьбам магистрата, а также уважаемых земляков.
И мужем Гаммельнской Пророчицы всегда являлся Пестрый Флейтист.