— Все! — выкрикнул он и повалился наземь. — Все, мужики, больше не могу. Дайте вздохнуть! Игорь огляделся.
— Ну ничего, — успокаивающе сказал он. — Прилично углубились, не найдут. Привал!
Они с Сергеем тоже опустились на землю, тяжело дыша. Палыч поерзал, сел поудобнее, спиной оперся о толстый клен.
— Пересохло все, — сообщил он. — Дай?ка сумку, пивка хлебну малость.
— Совсем чуть?чуть, Палыч! Пару глотков, не больше.
— Знаю?знаю, — Кореньков отмахнулся, — что я, сам себе враг, что ли… И давайте три минуты просто отдохнем, ни слова!
Три минуты истекли быстро.
— Ну давай, Палыч, теперь рассказывай. — Сергей глянул на часы.
— Я расскажу, — пообещал тот и вытер губы ладонью — не удержался, сделал третий глоток. — Но сперва вы поведайте?ка мне, что там у вас стряслось. Мне надо знать.
Согласились, надо. И Артемьев подробно, стараясь ничего не пропускать, никаких мелочей, рассказал, что произошло, с той минуты, как они вчера расстались в библиотеке.
— Признайся, Палыч, ты почуял, что жареным запахло, и сразу лыжи навострил, — так закончил он свой рассказ.
— Ничего я не вострил! — огрызнулся Кореньков. — Просто… какого хрена мне там дальше было делать? А неладное почуял… ну, это верно. Но я это давно…
ГЛАВА 7
Да, давно. И дело здесь в том, что дед Палыча — обыкновенный деревенский мужик, крестьянин — был известный на всю губернию знахарь и ведун. Он знал все травы, заговоры и молитвы. Людей лечил, скотину пользовал, бесов изгонял… Дар его был наследственным, но от кого он шел, из каких вековых глубин… об этом теперь можно было только гадать. К ?тому же в те годы такие таланты не больно?то жаловали, и дети нашего ведуна переехали в город и стали самыми обычными горожанами. Но дар все?таки передавался по наследству, хотя.в условиях строительства «новой жизни» проявлялся в довольно?таки анекдотических формах. Так, младший сын ведуна, Павел, восемнадцатилетним юношей попавший на стройку большого завода и угодивший сразу во все прелести барачно?коммунального бытия, долго и искренне недоумевал, почему его соседи?приятели жестоко страдают по утрам от какого?то «похмелья». Пашке эти страдания были неведомы абсолютно, сколько бы ни выпил накануне.
Эта уникальная способность не осталась незамеченной. Юный работяга сделался местной знаменитостью, все как один знали, что Пашка Кореньков хоть ведро может выжрать и никакое похмелье его не возьмет. Черт знает куда бы завела парня такая странная слава, если бы не встретилась ему чудесная скромная девушка; да и деревенская закваска, видимо, все же сказалась — Павел не спился, не пропал. Женившись, он решительно прекратил все попойки, а вскоре молодая семья получила комнату. Павел устроился на курсы штукатуров, встал в очередь на квартиру, и жизнь его пошла по гладким рельсам пролетарского благополучия. Правда, со временем открылась еще одна грань наследственного таланта: Павел Иванович не только сам не страдал от похмелья, но и у других мог запросто его убирать, да и вообще снимать любую головную и зубную боль, что с успехом и делал. Однако способности свои старался не афишировать. Почему?
Почему отец так относился к своему дару, Саша понял только после его смерти, внезапной для всех, от сердечного приступа — притом что отродясь Павел Иванович на сердце не жаловался. Это было как гром с ясного неба, и для Саши, студента?первокурсника, все остальное — похороны, поминки, родственники и сослуживцы — прошло как в тумане, он почти ничего не запомнил.
Это было как гром с ясного неба, и для Саши, студента?первокурсника, все остальное — похороны, поминки, родственники и сослуживцы — прошло как в тумане, он почти ничего не запомнил. Когда же наконец, уже поздно вечером, схлынула суматоха, они с матерью остались дома вдвоем и тогда?то почувствовали, что они осиротели. Это было очень горько — но делать нечего, завтра занятия, и Саша пошел спать.
Он долго не мог уснуть, ворочался. Слезы подступали к глазам. Он вставал, курил у темного окна. В ночи вздыхал сырой апрельский ветер, где?то невидимо бежала вода. Саша лег снова, опять ворочался и не заметил, как заснул.
То есть трудно сказать, заснул он или… Что это было — он не мог сказать. Он враз и внезапно понял о своем отце то, о чем тот никогда не говорил. Причем он ни за что не смог бы объяснить, каким образом осуществилось понимание. Он не слышал отцовского голоса, не видел его лица. И вообще, это не было сообщение во времени. Просто: Саша вздрогнул и вскочил с кровати, сердце его учащенно билось… и он уже все знал.
Отец знал, что умрет рано. И что причиной ранней смерти есть его дар. Он куда более могуч, чем умение снимать похмелье и самому не болеть. Он может делать такое, чему невозможно поверить на слово. Но использование его чем больше, тем сильнее пожирает запас человеческих лет. Надо уметь обуздать этот дар, чего и достигали ведуны. А у Павла Ивановича, оторванного вместе с даром от сокровенной науки ведунов, это стало злым роком. И самое главное: дар, или рок, как угодно — передался Александру, повис на нем, как золотая гиря, и что ему, Александру, с этим делать, — неизвестно.