Чем дольше они ходили вдоль рядов, тем меньше Бастиан понимал, что же это за картины и зачем они здесь. Только одно было ему ясно: на них можно увидеть все что угодно, правда, в совершенно невиданном сочетании, словно сложенное из разрозненных кубиков.
Часы проходили за часами, а Йор и Бастиан все бродили между рядами слюдяных дощечек, пока наконец над широкой снежной равниной не спустились сумерки. Тогда они вернулись в хижину. Едва закрыв за собой дверь, Йор тихо спросил:
— Ну, узнал ты какую-нибудь из них?
— Нет, — ответил Бастиан. Рудокоп задумчиво покачал головой.
— А что это за картины? — спросил Бастиан. — Почему я должен какую-нибудь узнать?
— Это забытые сны из Человеческого Мира, — объяснил Йор. — Сон, однажды приснившись, не может превратиться в ничто. Но если человек, которому он снился, его забыл — где он остается? Здесь, у нас в Фантазии, в глубинах нашей земли. Там внизу собираются забытые сны и ложатся тонкими-тонкими слоями один над другим. Чем глубже роешь, тем плотнее они лежат. Вся Фантазия стоит на фундаменте забытых сновидений, они — ее основание.
— И мои сны тоже там? — спросил Бастиан, удивленно раскрыв глаза. Йор только кивнул.
— И ты считаешь, мне надо их найти?
— Хотя бы один. Одного достаточно, — ответил Йор.
— Для чего достаточно?
Рудокоп повернулся к нему лицом. Его освещал сейчас лишь слабый огонь очага. Слепые глаза его смотрели как бы сквозь Бастиана, вдаль.
— Слушай внимательно, Бастиан Бальтазар Багс, — сказал он, — я много говорить не люблю. Тишина мне куда милее. Но на этот раз я тебе, так уж и быть, скажу все. Ты ищешь Живую Воду. Ты хотел бы научиться любить, чтобы найти дорогу в свой Мир. Любить — легко сказать! Живая Вода спросит тебя: «А кого?». Любить ведь нельзя просто так, в целом, вообще. Но ты все забыл, кроме своего имени. А если ты не сможешь ответить, тебе нельзя будет и пить. Помочь же тебе может только утерянный сон, который ты тут разыщешь. Эта картина и поведет тебя к роднику. Но за это тебе придется забыть и последнее, что у тебя еще есть, — самого себя. И еще тут нужен тяжелый, упорный и терпеливый труд. Хорошо запомни мои слова — я уже больше никогда их не повторю.
Он лег на деревянные нары и заснул. Бастиану ничего не оставалось, как устроиться спать на холодном жестком полу.
Но это было ему нипочем.
На другое утро он проснулся окоченевший и увидел, что Йора в комнате нет. Наверно, он уже спустился в Рудник Минроуд. Бастиан сам налил себе тарелку горячего супа. Суп, правда, согрел Бастиана, но показался ему не слишком аппетитным — он был пересолен и напоминал вкус слез.
Бастиан вышел из хижины и побрел по снежной равнине вдоль бесконечных рядов картин. Он пристально вглядывался в каждую, потому что теперь-то он знал, как много для него от этого зависит, но так и не смог найти ни одной такой, чтобы она его хоть чем-то тронула. Все оставили его равнодушным.
Под вечер он увидел Йора, поднимавшегося из шахты. На спине у него было укреплено что-то вроде полки, а на ней лежали осколки слюды различной величины, но все тонкие, как паутинка. Бастиан молча пошел за Йором по снежной равнине. Пройдя далеко-далеко вперед, Йор с величайшей бережностью стал раскладывать на снегу свои новые находки. На одной из картин, собранных им из осколков, был изображен человек, грудь которого представляла собой птичью клетку, и в ней сидели два голубка. На другой каменная женщина скакала верхом на большой черепахе. На очень маленькой картинке была изображена только одна бабочка с пятнами на крылышках в форме букв. Лежали тут еще и другие картины, но ни одна из них ничего не говорила Бастиану.
Вернувшись в хижину вместе с рудокопом, он спросил:
— А что будет с картинами, если растает снег?
— Здесь всегда зима, — ответил Йор. Только этими короткими фразами они и обменялись за весь вечер.
И назавтра Бастиан все искал среди картин хоть одну, которая показалась бы ему знакомой или что-нибудь для него значила, но безуспешно. Так проходил день за днем. По вечерам он сидел с рудокопом в хижине, и, поскольку тот все молчал, Бастиан привык молчать вместе с ним. И осторожную манеру двигаться, не производя ни малейшего шума, чтобы не рассыпались картины, он тоже постепенно перенял у Йора.
— Я уже посмотрел все картины, — сказал Бастиан однажды вечером, — и не нашел ни одной…
— Плохо дело, — ответил Йор.
— Что же мне теперь делать? Может, дожидаться новых картин? Тех, что ты добудешь в Руднике и поднимешь наверх?
Йор минутку подумал, потом покачал головой.
— Я бы на твоем месте, — шепотом сказал он, — сам спустился в шахту и занялся раскопками.
— Но ведь у меня не такие глаза, как у тебя, — я ничего не вижу в темноте.
— А разве тебе не дали света за время твоего долгого путешествия? — спросил Йор и снова посмотрел как бы сквозь Бастиана, вдаль. — Светящегося камня или еще чего-нибудь такого, что теперь бы тебе помогло?
— Дали, — с грустью сказал Бастиан, — но я истратил Аль Чахир совсем на другое.
— Плохо дело, — повторил Йор с окаменевшим лицом.
— Что же ты мне посоветуешь? — настаивал Бастиан.
Рудокоп долго молчал, а потом ответил: