— Товарищи попросили, — машинально выдохнул Афанасьев, не зная, что и говорить. — Всё… всё будет хорошо.
— Это точно, — сказал идущий позади него Гриха, а красномордый промычал что-то утвердительное. Афанасьев обернулся и успел заметить, что винтовки при этом втором нет. Так!.. Забыл там, у стены, куда он ее отставил. Значит, маузер? Только маузер в руках пьяного кавалериста Грихи. Ну что же, не всё потеряно, особенно если Колян и Альдаир сообразят… Сориентируются.
Они вышли в узкий коридор, грубо обшитый фанерными шитами. Вероятно, раньше тут была гостиница, а сейчас ее пространство перекроили на «пролетарский лад», сделав много маленьких помещений для желающих позабавиться новых хозяев жизни. Кто-то утробно икал. Из-за стены просачивалась разудалая песня, очень популярная среди отчаянной молодежи того времени:
Мы ребята-ежики, В голенищах ножики, Любим выпить, закусить, В пьяном виде пофорсить…
«За что боролись, на то и напоролись, — думал Афанасьев, ощущая теплый локоть Галлены, — сволочи… Не повезло так не повезло. А ведь эти двое уродов могут оказаться ключом к ситуации. У них мандаты на Третий Всероссийский съезд комсомола, а там будет выступать Ленин, который нам и нужен… Просто так к нему не подберешься, а вот если бы нам попасть на съезд. Ведь именно там, кажется, он ляпнул свое знаменитое: «Учиться, учиться и учиться…» То есть -ляпнет… Завтра».
— Иди, не спотыкайся, контра, — услышал он за спиной голос бравого кавалериста Грихи. — Кончилось ваше время — слазь. А бабочку твою мы не обидим, не боись. Как забабахаем, будет довольна по первое число.
Жаркое облако ненависти вдруг окутало мозг Жени. Он рванулся, почти не глядя, не думая о том, что этот сопляк может спустить курок с той легкостью, как если бы он не стрелял в живого человека, а смахивал с плеча паутинку. Он увидел перед собой лицо этого Грихи с толстыми губами и низким лбом, выкинул вперед правую руку и угодил точно в переносицу. Гриха захрипел, на губах запузырилась пена, он зашатался и жадно хватанул руками воздух. Афанасьев крякнул и пробил еще раз — длинным, неумелым и неуклюжим, но действенным ударом. Гриху своротило набок, и он сполз по фанерному щиту. В уши ворвался чей-то ленивый голос за стенкой:
— Возня че-то. Это, кубыть, снова молодняки халабудят. Поперли в кабак, жабнули, так не остановишь.
Маузер выпал из руки Грихи. Афанасьев ринулся к нему и столкнулся со вторым «делегатом», который устремился к выпавшему из руки бойца оружию с другой стороны. Как сказал поэт, смешались в кучу кони, люди. В роли первых выступал краснорожий, который лягался не хуже заправского жеребца и к тому же пытался ухватить Женю зубами за ухо. Боксер Майк Тайсон, оттяпавший ухо Холифилду, и не знал, насколько далеко уходят своими корнями подобные членовредительские традиции!..
Краснорожий пыхтел, стараясь перевернуть Женю на спину и, переползя через него, дотянуться до отлетевшего в сторону маузера. И, уж конечно, такой аргумент, как маузер с полной обоймой, без особых проблем поставил бы точку в этой короткой яростной схватке. Солдат был плотного телосложения, с мощными ногами, увесистый, жилистый. Афанасьев, человек, скажем так, деликатного телосложения, хоть и довольно высокий, значительно уступал красномордому «делегату» в физической мощи. Удачные же два удара, повергнувшие ниц бравого кавалериста Гриху, объяснялись скорее сверхусилием, вложенным в эти удары и подогретым яркой эмоциональной вспышкой.
Солдат был плотного телосложения, с мощными ногами, увесистый, жилистый. Афанасьев, человек, скажем так, деликатного телосложения, хоть и довольно высокий, значительно уступал красномордому «делегату» в физической мощи. Удачные же два удара, повергнувшие ниц бравого кавалериста Гриху, объяснялись скорее сверхусилием, вложенным в эти удары и подогретым яркой эмоциональной вспышкой.
Краснорожий навалился рукой на горло Афанасьева, и тот почувствовал, что задыхается. «Делегат» пыхтел и потел, от него кисло пахло овчинами и еще какой-то гадостью, от запаха которой Афанасьева начало мутить. Его противник брал верх. Он бешено вращал глазами и пыхтел что-то насчет «контры» и «буржуйской шкуры». Женя начал слабеть. Галлена стояла в каком-то столбняке и даже не пыталась помочь ему. По всей видимости, до нее даже не доходило, что, собственно, происходит и где она вообще. Еще хуже для Афанасьева было то обстоятельство, что вырубленный им за минуту до того Гриха уже начинал шевелиться. С его губ срывались какие-то бормочущие стоны, он слабо шевелился и дергал то одной, то другой рукой. Процесс приведения Грихи в норму к тому же не грозил стать затяжным. Афанасьев видел это, потому что краснорожий вывернул ему шею и обратил лицом как раз к ворочавшемуся Кожухову. Краснорожий между тем давил изо всех сил и наползал на Женю… он уже протянул руку, чтобы добраться до маузера и…
Чья-то нога в массивном сапоге наступила прямо на запястье тянущегося к маузеру «делегата». Затрещали кости. Тот взвыл от боли и откатился от Афанасьева. Наконец-то Женя получил возможность перевести дыхание и хотя бы немного передохнуть. Впрочем, ситуация развивалась так, что Афанасьеву не пришлось более прикладывать никаких усилий. Рука в матросском бушлате ухватила краснорожего за шкирку и тряхнула так, что тот взвыл повторно, но уже — придушенно глухо. Потом человек в матросском бушлате швырнул негодяя прямо в уже почти что оклемавшегося Гриху. Солоно пришлось обоим чудо-делегатам. Вследствие их тесного пролетарского контакта оба потеряли сознание (в том числе и пролетарское).