Первым стал говорить Менений Агриппа.
Он обращался к народу с горячими просьбами, много и смело говорил в защиту
сената и кончил свою речь известною басней. Однажды, сказал он, все члены
человеческого тела восстали против желудка. Они обвиняли его в том, что один
он из всего тела ничего не делает, сидит в нем без всякой пользы, между тем
как другие, для угождения его прихотям, страшно трудятся и работают. Но
желудок смеялся над их глупостью: они не понимали того, что, если в него и
идет вся пища, все же он отдает ее назад и делит между остальными членами.
«Так поступает, граждане, по отношению к вам и сенат, — закончил Агриппа, —
в нем имеют начало планы и решения, которые он приводит в исполнение с
надлежащею заботливостью и которые приносят доброе и полезное каждому из
вас».
VII. ЕГО речь расположила народ к миру. Народ потребовал от сената
право выбирать пятерых лиц для защиты беспомощных граждан, нынешних народных
трибунов, и добился этого права. Первыми трибунами избраны были предводители
недовольных, — Юний Брут и Сициний Беллут. Когда в городе восстановилось
спокойствие, народ немедленно взялся за оружие и охотно отправился в поход
вместе со своими начальниками. Лично Марций был недоволен победою народа и
уступками знати и видел, кроме того, что его мнение разделяют и многие
другие патриции, тем не менее советовал им не уступать народу в войне за
отечество и отличаться перед народом более своею доблестью, нежели влиянием.
VIII. В ЭТО ВРЕМЯ римляне вели войну с вольсками. Из их городов большею в
сравнении с другими известностью пользовались Кориолы. Когда войска консула
Коминия окружили его, остальные вольски в страхе отовсюду пошли к нему на
выручку, чтобы дать под стенами города сражение и напасть на римлян с двух
сторон. Коминий разделил свое войско — сам двинулся против вольсков,
желавших заставить его снять осаду, вести же последнюю поручил храбрейшему
из римлян, Титу Ларцию. Кориоланцы, относясь с презрением к оставшимся
неприятельским войскам, сделали вылазку. В сражении им сперва удалось
разбить римлян и заставить их укрыться в лагере; но Марций выбежал оттуда с
кучкой солдат, убил первых попавшихся ему неприятелей, остановил наступление
других и стал громким голосом звать римлян вторично принять участие в
сражении, В нем было все, что требует от солдата Катон, — не только рука,
наносившая тяжелые удары, но и громкий голос и взгляд, наводившие ужас на
неприятеля, обращавшие его в бегство. Когда вокруг него стали сбираться
солдаты и их набралось много, враги, в страхе, начали отступать. Марцию
этого было мало — он стал преследовать их и гнал их, уже обратившихся в
дикое бегство, до самых городских ворот. Заметив, что римляне прекратили
преследование, — стрелы градом сыпались на них со стен, смелая же мысль
ворваться вместе с беглецами в город, наполненный неприятельскими войсками,
не могла прийти в голову никому, — Марций сам остановился и стал звать
римлян, ободрял их и кричал, что, по счастливой случайности, ворота города
открыты скорей для преследователей, чем для беглецов.
Идти за ним решились
только немногие. Он пробился сквозь толпы неприятелей, бросился к воротам и
ворвался в город вместе с беглецами. Вначале он нигде не встретил
сопротивления: никто не посмел выступить ему навстречу; но, когда затем
враги заметили, что римлян в городе очень немного, они сбежались и вступили
в сражение. И римляне, и неприятели смешались. Тогда-то Марций выказал,
говорят, в сражении в самом городе чудеса храбрости — в этом бою узнали его
сильную руку, быстроту ног и смелую душу: он побеждал всех, на кого ни
нападал. Одних противников он прогнал в самые отдаленные части города,
других заставил сдаться, сложить оружие и тем дал Ларцию полную возможность
ввести в город находившиеся в лагере римские войска.
IX. ТАКИМ ОБРАЗОМ город был взят. Почти все солдаты бросились грабить,
отыскивая дорогие вещи. Марций был возмущен и кричал, что, по его мнению,
подло солдатам ходить по городу, сбирая ценные вещи, или прятаться от
опасности под предлогом наживы, в то время, когда консул со своим войском
встретил, быть может, неприятеля и вступил с ним в сражение. Его слушали
немногие, поэтому он взял с собою тех, кто желал следовать за ним, и
отправился по той дороге, по которой, как он заметил, выступило войско. Он
то ободрял своих солдат и советовал им не падать духом, то молился богам,
чтобы ему не опоздать, прийти во время, когда сражение еще не кончилось,
принять участие в битве, деля опасности вместе с согражданами.
В то время у римлян существовал обычай — выстроившись перед сраженьем в
ряды и подобрав тогу, делать устные завещания, назначая себе наследника, в
присутствии трех или четырех свидетелей. За этим занятием и застал Марций
солдат, стоявших уже в виду неприятеля. Сначала некоторые испугались,
заметив его покрытым кровью и потом, в сопровождении кучки солдат; но, когда
он подбежал к консулу, в восторге протянул ему руку и объявил о взятии
города, Коминий обнял и поцеловал его. Как те, кто узнал о случившемся, так
и те, кто догадывался о нем, одинаково ободрились и с криком требовали вести
их в бой. Марций спросил Коминия, какую позицию занимает неприятель и где
стоят его лучшие войска. Тот отвечал, что, если он не ошибается, лучшие
войска состоят из антийцев, расположенных в центре и никому не уступающих в
храбрости. «Прошу же тебя, — сказал Марций, — исполни мое желание, — поставь
меня против этих солдат». Удивляясь его смелости, консул исполнил его
просьбу. В самом начале сражения Марций ринулся вперед; первые ряды вольсков
дрогнули. Та часть войска, на которую он напал, была немедленно разбита. Но
неприятельские фланги сделали поворот и стали обходить его. Боясь за него,
консул выслал на помощь ему лучших солдат. Вокруг Марция кипел ожесточенный
бой. В короткое время обе стороны понесли большие потери. Римляне, однако,
продолжали идти вперед, теснили неприятеля, наконец, разбили его и при
преследовании просили Марция, обессилевшего от утомления и ран, удалиться в
лагерь.