— Что такое? Ты продал Ламокса?!
— Да. Я вынужден был это сделать. Я же…
— Неужели ты продал Ламокса?
— Бетти, я никак не мог помочь…
Но она уже отключилась. Он попытался перезвонить ей, но автоматический голос ответил:
— Этот видеофон отключен до завтрашнего утра. Если вы хотите что-либо передать, продиктуйте…
Он отключился. Затем какое-то время сидел, стиснув кулаки, и единственным его желанием было умереть. Самое плохое в этом было то, что Бетти права. Он позволил вовлечь себя во что-то такое, что, как он знал, было неправильно, и только потому, что его убедили в невозможности какого-либо другого выхода.
Бетти не попалась бы так глупо. Возможно, иногда она пыталась делать что-то, в чем разбиралась плохо, но она способна была разобраться, где правильный путь, а где неправильный.
Он сидел так и корил себя, не, зная, что делать дальше. И чем дольше думал, тем сильнее в нем закипала злость. Он позволил уговорить себя поступить неправильно — только потому, что это звучало разумно… только потому, что это выглядело логичным… только потому, что этого требовал здравый смысл.
К черту здравый смысл! Его предки не следовали здравому смыслу, никто из них. Почему же он должен начинать эту порочную практику? Никто из них никогда не делал ничего, что можно было бы назвать отвечающим здравому смыслу. Взять бы хотя его прапрапрадедушку… Он оказался в ситуации, которая ему не понравилась. И что же он сделал? Перевернул вверх ногами целую планету и провел ее через семь кровавых войн! Конечно, теперь его называют героем… Но придет ли когда-нибудь в голову человеку, руководствующемуся здравым смыслом, начать революцию? Или взять хотя бы… черт возьми, можно взять любого, и ни одного из них нельзя было назвать пай-мальчиком.
Вот его дедушка — продал бы Ламокса? Нет, он разнес бы на куски здание суда голыми руками. И если бы он был сейчас здесь, то защищал бы Ламокса, взяв в руки ружье и выступив против всего мира.
Он, конечно, не взял бы грязные деньги этого Перкинса. Уж он-то знал, что этого нельзя было делать.
Но что следует сделать?
Он мог бы, например, отправиться на Марс. По закону Лафайетта, он был гражданином Марса и мог потребовать, чтобы ему выделили там участок. Но как он туда попадет? И что еще непонятнее — как заберет с собой Ламокса?
А главное в этом то, сказал он самому себе почти гневно, что все эти возможности почти соответствует здравому смыслу. Но как раз здравым смыслом и не надо руководствоваться.
Наконец у него появился какой-то план. И самое лучшее в нем было то, что он не опирался на здравый смысл, а состоял наполовину из авантюризма, наполовину из риска. Джонни казалось, что этот план наверняка понравился бы его дедушке.
9. Обычаи цивилизации и гадкий утенок
Джонни спустился вниз в коридор и прислушался, стоя у двери комнаты матери. Он, конечно, не ожидал, что услышит что-нибудь, потому что спальня была звукоизолирована; его действия были инстинктивными. Потом он прошел в свою комнату и быстро собрал там все необходимое. Прежде всего, надел походную одежду и напялил альпинистские ботинки.
Затем взял спальный мешок, который обычно лежал у него в столе: он достал его и засунул в боковой карман куртки, а устройство для наполнения воздухом и подогрева положил в нагрудный карман. Затем собрал другие вещи, необходимые для путешествия в горах, рассовал их по карманам, и наконец был почти готов.
Пересчитав свои наличные деньги, он тихо выругался. Почти все его сбережения лежали на банковском счете, и сейчас не было никакой возможности забрать их. Ну что ж, с этим ничего не поделаешь… Он начал спускаться вниз, затем вспомнил, что не сделал кое-что важное, и снова вернулся к письменному столу.
«Дорогая мама, — написал он, — пожалуйста, скажи мистеру Перкинсу, что я отказываюсь от соглашения с ним. Ты можешь использовать деньги, предназначенные на мое обучение, чтобы оплатить ущерб, нанесенный Ламоксом. Лами и я на некоторое время собираемся уйти, и не надо разыскивать нас. Мне очень жаль, что приходится поступать так. Но я должен это сделать».
Он перечитал записку, подписал еще кое-что, добавил: «Я люблю тебя», — и подписался.
Затем он начал писать записку Бетти, разорвал ее, снова попробовал написать, и наконец решил, что пришлет ей письмо, когда у него будет, что сказать ей. Он спустился вниз, положил записку на обеденный стол, залез в чулан и набрал продуктов на дорогу. Несколько минут спустя он тащил на себе мешок, наполненный банками и брикетами, направляясь в загон к Ламоксу. Его друг спал. Сторожевой глаз Ламокса не шелохнулся. Джон Томас зашел к нему сзади и дал пинка, вложив в удар всю силу.
— Эй, Лами, проснись!
Звездный зверь открыл остальные глаза и зевнул. Затем сказал тонким голоском:
— Привет, Джонни!
— Собирайся. Мы идем на прогулку.
Ламокс выпрямил ноги, поднимаясь, так что по спине у него словно прошла волна.
— Хорошо.
— Сделай для меня седло. И еще место вот для этого.
Джонни поднял мешок с продуктами. Ламокс послушно сделал все, о чем его просили. Джон Томас закинул мешок на спину животного и взобрался сам. Вскоре они уже передвигались по шоссе.