— Доктор Эскланд!
— Да, сэр?
— Какое вы имеете отношение к этому судебному заседанию? Вас кто-нибудь уполномочивал по какому-либо из решаемых здесь вопросов?
— Если ответить коротко, то нет, ваша честь. В более широком смысле, я являюсь защитником всего человечества. Общество, которое я имею честь…
— У вас есть какое-либо дело к самому суду? Может быть, петиция?
— Да, — мрачно ответил Эскланд. — У меня есть петиция.
— Представьте ее.
Эскланд порылся среди своих бумаг и вытащил одну из них. Ее передали Гринбергу, который даже не попытался с ней ознакомиться.
— А сейчас для протокола вкратце изложите характер вашей петиции. Говорите ясно и четко в ближайший микрофон.
— Итак… да будет угодно суду, общество, представителем которого я имею честь быть, Лига, если позволите сказать, охватывающая все человечество, молится… нет, требует, чтобы этот внеземной зверь, который уже нанес опустошение сей честной общине, был уничтожен. Такое уничтожение одобрено и, да, его требуют те священные…
— В этом и состоит ваша петиция? Вы хотите, чтобы суд отдал приказ об уничтожении неземного существа, известного под кличкой Ламокс?
— Да, но кроме того, у меня с собой полный набор аргументов. Я могу привести неопровержимые аргументы…
— Один момент. Слово «требует», которое вы сейчас употребили — оно фигурирует в вашей петиции?
— Нет, ваша честь, оно вырвалось у меня из сердца, от полноты чувств…
— Ваше сердце привело вас к неуважению к суду.
Вы не хотели бы выразиться иначе?
Эскланд вытаращил глаза, потом недовольно сказал:
— Беру это слово назад. У меня не было намерения проявлять неуважение к суду.
— Очень хорошо. Петиция принята. Секретарь, зарегистрируйте ее. Решение в отношении петиции будет оглашено позднее. Теперь, что касается речи, которую вы хотите произнести. Судя по размеру вашего манускрипта, я полагаю, вам потребуется на это примерно пара часов?
— Думаю, двух часов будет достаточно, ваша честь, — ответил Эскланд, несколько успокоенный.
— Хорошо. Бейлиф!
— Да, ваша честь!
— Не могли бы вы где-нибудь раздобыть ящик из-под мыла?
— Ну как же… Думаю, да, сэр.
— Отлично. Поставьте его на лужайке перед зданием суда. Доктор Эскланд, мы все любим произносить речи… Так что — наслаждайтесь этим. Ящик из-под мыла на ближайшие два часа — ваш.
Лицо доктора Эскланда стало цвета баклажана.
— Вы еще услышите о нас!
— Не сомневаюсь.
— Знаем мы таких! Предатели человечества! Отступники! Вы играете с…
— Выведите его!
Бейлиф с застывшей усмешкой вывел Эскланда. За ними последовал один из репортеров.
— Ну, теперь, кажется, все в порядке, — спокойно сказал Гринберг. — Перед нами несколько вопросов, но у них одна и та же совокупность фактов. Если не будет возражений, мы выслушаем свидетельские показания для всех рассматриваемых вопросов вместе, затем перейдем к рассмотрению каждого вопроса в отдельности. Есть возражения?
Адвокаты посмотрели друг на друга. Затем поверенный мистера Ито сказал:
— Ваша честь, мне кажется, было бы справедливее рассматривать каждый иск вне связи с другими обстоятельствами.
— Возможно. Но если мы поступим так, то будем заседать здесь до Рождества. Мне не хотелось бы заставлять столь занятых людей несколько раз повторять перед судом одно и то же. У вас есть право настоять на отдельном разбирательстве фактов по вашему иску — но при этом имейте в виду, что ваш подопечный сам несет все дополнительные издержки.
Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то сказал ему. Адвокат кивнул и заключил:
— Мы согласны с общим слушанием в отношении фактов.
— Очень хорошо. Есть другие возражения?
Возражений не было. Гринберг повернулся к О'Фаррелу.
— Судья, эта комната оборудована детекторами лжи?
— Да, но вряд ли ими когда-нибудь пользовались.
— Мне они нравятся, — он повернулся к остальным. — Детекторы лжи будут включены. Никто не принуждает вас пользоваться ими, и всякий, кто не захочет, будет приведен к обычной присяге. Только этот суд — это является его привилегией — дает юридическую оценку того факта, что кто-либо отказался пользоваться детектором лжи.
— Ну, держись, проныра, — прошептал Джон Томас Бетти.
— За меня не беспокойся, ловкач! Сам держись! — прошептала Бетти ему в ответ.
Судья О'Фаррел обратился к Гринбергу:
— Понадобится некоторое время, чтобы настроить детекторы лжи. Не прервать ли нам заседание на ланч?
— О да, ланч. Внимание всем… суд не станет удаляться на ланч. Я попрошу бейлифа принять заказы на кофе и сэндвичи, или на что вам будет угодно, пока секретарь налаживает детекторы лжи. Мы поедим здесь, за столом. А пока… — Гринберг достал сигарету и вертел ее в руках. — У кого-нибудь есть спички?
А снаружи, на лужайке, Ламокс, поразмыслив над трудным вопросом о наличии у Бетти права отдавать приказания, пришел к заключению, что у нее, возможно, особый статус. Каждый из Джонов Томасов вводил в свою жизнь личность, подобную Бетти, каждый настаивал, чтобы личности, о которой идет речь, во всем потакали. И этот Джон Томас начал аналогичный процесс с Бетти, поэтому лучше продолжать делать то, что она хочет, до тех пор пока это не слишком сложно.
Каждый из Джонов Томасов вводил в свою жизнь личность, подобную Бетти, каждый настаивал, чтобы личности, о которой идет речь, во всем потакали. И этот Джон Томас начал аналогичный процесс с Бетти, поэтому лучше продолжать делать то, что она хочет, до тех пор пока это не слишком сложно. Он улегся и заснул, оставив бодрствующим сторожевой глаз.
Он спал беспокойно, раздражаемый волнительным запахом стали. Спустя некоторое время Ламокс проснулся и потянулся так, что клетка прогнулась. Ему стало казаться, что Джон Томас ушел слишком надолго. Следующая мысль была о том, что ему не понравилось, как был уведен Джон Томас… нет, ему это ничуть не нравилось. Он задумался, что ему следует предпринять? И нужно ли вообще что-нибудь предпринимать? Что сказал бы Джон Томас, если бы оказался здесь?