времени у него набралось довольно много.
— Ты веришь, — спрашивал он, — что нас ждет свет в конце тоннеля?
— Это ты о том, что будет после смерти? — спрашивала она. — Не знаю. Я читала пару книг на эту тему. Действительно, пишут, что там
какой-то тоннель и свет в конце, но, по-моему, все это чистое бла-бла-бла.
Рассказав ей, что он когда-то чуть было не стал тараканом в далекой северной стране, Сережа вызвал у нее недоверчивую улыбку; она
сказала, что он совершенно не похож на выползня из России.
— Ты по виду типичный американский кокроуч, — сказала она.
— У-упс, — ответил Сережа.
Он был счастлив, что ему удалось натурализоваться на новом месте, а слово «кокроуч» он понял как что-то вроде «кокни», только на нью-
йоркский лад, — но все же после этих слов в его душе поселилось не совсем приятное чувство. Однажды, довольно сильно выпив после работы, Сережа
раскопал свою квартиру, прорыл ход к зеркалу и, взглянув в него, вздрогнул. Оттуда на него смотрела коричневая треугольная головка с длинными
усами, уже виденная им когда-то давно. Сережа схватил бритву, и, когда мыльный водоворот унес усы в раковину, на него глянуло его собственное
лицо, только уже совсем пожилое, даже почти старое. Он начал остервенело копать прямо сквозь зеркало, разлетевшееся на куски под его лапами, и
вскоре отрыл несколько предметов, из которых следовало, что он уже на улице, — это были сидящий на табурете пожилой кореец (его лавка обычно
начиналась в двух метрах под табуреткой) и табличка с надписью «29 East St.». Окорябавшись о ржавую консервную банку, он принялся быстро и
отчаянно рыть вперед, пока не оказался в пласте сырых глинистых почв где-то в районе Гринвич Виллидж, среди уходящих далеко вниз фундаментов и
бетонных колодцев.
Откопав вывеску с нарисованной пальмовой рощей и крупным словом «PARADISE», Сережа отрыл далее довольно длинную лестницу
вниз, табуретку, небольшой участок стойки и пару стаканов с «водка-тоником», к которому уже успел привыкнуть.
Земляные стены только что вырытого им тоннеля дрожали от музыки. Хватив два стакана подряд, Сережа огляделся по сторонам. За его спиной
был длинный узкий лаз, полный разрыхленной земли, — он уходил в известность, из которой Сережа уже столько лет пытался найти выход. Впереди из
земли торчали деревянная доска стойки, покрытая царапинами, и стаканы. Все-таки было неясно — вылез он наконец наружу или еще нет? И наружу
чего? Вот это было самое непонятное. Сережа взял со стойки бледно-зеленый спичечный коробок и увидел те же пальмы, что были на вывеске, а еще
раньше, в виде изморози, — на каком-то окне из детства. Кроме пальм, на коробке были телефоны, адрес и уверение, что это «hottest place on
island».
«Господи, — подумал Сережа, — да разве hottest place — это рай? А не наоборот?»
Из земляной стены перед ним появилась рука, сгребла пустые стаканы и поставила один полный. Стараясь держать себя в лапках, Сережа
посмотрел вверх. Земляной свод, как обычно, нависал в полуметре над головой, и Сережа вдруг с недоумением подумал, что за всю долгую и полную
усилий жизнь, в течение которой он копал, наверное, во все возможные стороны, он так ни разу и не попробовал рыть вверх. Сережа вонзил лапки в
потолок, и на полу стала расти горка отработанной земли. Потом ему пришлось подтянуть к себе табуретку и встать на нее, а еще через минуту его
пальцы нащупали пустоту. «Конечно, — подумал Сережа, — поверхность — это ведь когда не надо больше рыть! А рыть не надо там, где кончается
земля!» Снизу раздалось щелканье пальцев, и, бросив туда кошелек с небольшой колодой кредитных карт (на том месте, где он только что сидел,
теперь неподвижно лежал непонятно откуда взявшийся здоровенный темно-серый шар), Сережа схватился за край дыры, подтянулся и вылез наружу.
Вокруг был безветренный летний вечер, сквозь листву деревьев просвечивали лиловые закатные облака. Вдали тихо шумело море, со всех сторон
долетал треск цикад. Разорвав старую кожу, Сережа вылез из нее, поглядел вверх и увидел на дереве, которое росло у него над головой, ветку, с
которой он свалился на землю. Сережа понял, что это и есть тот самый вечер, когда он начал свое длинное подземное путешествие, потому что
никакого другого вечера просто не бывает, и еще он понял, о чем трещат — точнее, плачут — цикады. И он тоже затрещал своими широкими горловыми
пластинами о том, что жизнь прошла зря, и о том, что она вообще не может пройти не зря, и о том, что плакать по всем этим поводам совершенно
бессмысленно. Потом он расправил крылья и понесся в сторону лилового зарева над далекой горой, стараясь избавиться от ощущения, что копает
крыльями воздух. Что-то до сих пор было зажато у него в руке — он поднес ее к лицу, увидел на ладони измятый и испачканный землей коробок с
черными пальмами и неожиданно понял, что английское слово «Paradise» обозначает место, куда попадают после смерти.
Глава 13
ТРИ ЧУВСТВА МОЛОДОЙ МАТЕРИ
Доедая последнюю мятую сливу, Марина совершенно не волновалась насчет будущего — она была уверена, что ночью найдет все необходимое на
рынке.
Но когда она решила вылезти и посмотреть, не ночь ли на дворе, и сползла с кучи слежавшегося под ее тяжестью сена, она увидела, что