пола, он нагнулся к спинке переднего сиденья, заговорщицки подмигнул Наташе и в знак молчания приложил палец к своим вытягивающимся губам.
Наташа неумело подмигнула в ответ. Заострившийся на конце хоботок Сэма мягко вошел в серую обшивку сиденья. Шофер вздрогнул. Его глаза
беспокойно поглядели на пассажиров из продолговатого зеркальца над рулем.
— А вы правда думаете, Сэм, что у нас третий мир? — спросила Наташа, стараясь отвлечь шофера.
— Ну, в общем, да, — не разгибаясь, промычал Сэм. — В этом нет ничего обидного. Если, конечно, не обижаться на факты.
— Непривычно как-то.
— А придется привыкнуть. Это геополитическая реальность. Ведь Россия очень бедная страна. И Украина тоже. Тут… Как это выражение…
Земля не родит. Даже если взять самые плодородные почвы где-нибудь на Кубани, это будет ничто по сравнению с землями, скажем, в Огайо…
Сэм произнес «ох-хаййо», и звук получился такой, что его вполне можно было намазывать на бутерброд вместо масла, а уж какие плодородные
земли в штате Огайо, стало ясно сразу.
..
Сэм произнес «ох-хаййо», и звук получился такой, что его вполне можно было намазывать на бутерброд вместо масла, а уж какие плодородные
земли в штате Огайо, стало ясно сразу.
— Какой третий мир, — с горечью сказал шофер, неестественно пошевелив усами, — продали нас. Как есть, всех продали. С ракетами и флотом.
Кровь всю высосали.
— Кто продал? — спросила Наташа. — И кому?
— Известно кто, — с уверенной ненавистью сказал шофер. — И кому, тоже известно. Ладно флот продали — так ведь и честь нашу продали…
Сэм что-то промычал, и шофер вяло махнул рукой.
— В спину, понимаешь, — пробормотал он и надолго затих.
Постепенно его лицо сильно побледнело, а глаза, прежде бегающие и настороженные, остекленели в безразличии. Сэм, наоборот, покрылся
румянцем, словно только что вышел из бани. Выдернув губы из сиденья и выпрямившись, он улыбнулся Наташе. Наташа сосредоточенно молчала.
— Наташа, я вас не обидел? — спросил Сэм.
— Чем? — удивилась Наташа.
— Этим третьим миром.
— Что вы, Сэм. Просто мне в детстве нагадали, чтобы я боялась римской цифры три. Но я ее нисколечки не боюсь. А обижаться мне никакого
резона нет. Я ведь не Россия. Я Наташа.
— Наташа, — сказал Сэм. — Резон. Красивое имя. Перейдем на «ты»?
— С удовольствием, — сказала Наташа.
С обеих сторон дорогу обступали виноградники. Когда они кончились, слева опять появилось море. Сэм раскрыл кейс, вынул оттуда маленькую
стеклянную баночку, выплюнул в нее немного красной жидкости, завинтил крышку и кинул банку назад. Наташа тем временем напряженно размышляла, на
лбу у нее даже образовалась маленькая красивая извилинка. Сэм поймал ее взгляд и улыбнулся.
— Все о’кей? — спросил он.
— Ага, — улыбнулась в ответ Наташа. — Я вот о чем думаю. Ну, допустим, первый мир — это Америка, Япония там и Европа. Третий Рим, мир то
есть, это, скажем, мы, Африка и Польша. А что такое второй мир?
— Второй? — удивленно спросил Сэм. — Хм. Не знаю. Действительно, интересно. Надо выяснить, откуда это выражение пошло. Наверно, никакого
второго мира просто нет.
Он поглядел в окно и заметил высоко в небе серебристый треугольник — то ли тот самый планер, за которым он следил из-за столика в
ресторане, то ли другой точно такой же.
— Я другого понять не могу, — сказал он, — куда это мы едем?
— Обедать, — сказала Наташа.
— Я уже сыт, — сказал Сэм.
— Тогда, может, лучше тут затормозим? — предложила Наташа. — Здесь места очень красивые, дикие. Можно искупаться.
Сэм сглотнул слюну.
— Послушайте, — сказал он шоферу, — мы, пожалуй, здесь вылезем, а?
— Ваше дело, — хмуро сказал шофер. — Давайте пять долларов, как обещали.
Наташа бросила на Сэма извиняющийся взгляд.
Сэм вылез на дорогу и потянулся за кошельком.
Сэм вылез на дорогу и потянулся за кошельком.
— Матрешки не нужны? — спросил шофер.
— Какие? — спросил Сэм.
— Всякие есть. Горбачев, Ельцин.
— Спасибо, — сказал Сэм.
— А еще новая матрешка есть. Генерал Руцкой, а внутри Никита Михалков и деревянный томик Достоевского. За тридцать долларов отдам.
Сэм отрицательно покачал головой.
— Будет чесаться, — сказал он, протягивая пятерку в раскрытую дверь, — одеколоном протрите.
Шофер мрачно кивнул. Машина развернулась на месте и, обдав их желтой пылью, рванула назад. Стало тихо. Сэм с Наташей пошли по тропинке,
которая зигзагом сбегала вниз по крутому каменистому склону. Спускались они молча, потому что тропинка была очень узкой и идти по ней надо было
осторожно.
Четкой линии берега внизу не было — склон переходил в лабиринт скал, между которыми плескалось море. Сняв тапочки — Сэм с умилением
понял, что на ногах у нее были розовые домашние тапочки, а не туфли необычного фасона, как он подумал сначала, — Наташа зашла по колено в воду.
Сэм, подвернув штаны и разувшись, последовал за ней, держа кейс и мокасины над головой и пытаясь вспомнить, какую же греческую легенду ему
напоминает происходящее. Они долго петляли меж коричневых каменных стен и наконец вышли к большой наклонной плите, поверхность которой выступала
из воды примерно на полметра.
— Вот тут я загорала, — сказала Наташа, залезая на камень. — С той стороны можно нырять — уже глубоко.
Забравшись на плиту, Сэм полез за видеокамерой.
— Помоги, Сэм, — попросила Наташа.
Повернувшись, Сэм увидел, что она стоит к нему спиной и, заведя руку за спину, пытается дотянуться до тесемок, завязанных сзади.