— Но лучше всего, — сказал первый, — это прыгнуть в колодец номер сорок восемь.
Митя вжался в стебель, слушая, как в нескольких метрах от него стремительно нарастают числительные, и тут ему на плечо легла чья-то рука
и сильно его тряхнула.
Повернув голову, Митя увидел склонившегося над ним Диму. Вокруг была площадка на вершине горы, над которой поднималась мачта с двумя
красными фонарями (сейчас они уже не горели), рядом стояли две складные табуретки, а сам он лежал под кустом.
— Вставай, — сказал Дима. — У нас мало времени.
Митя поднялся, помотал головой, пытаясь вспомнить только что снившийся сон, но тот уже улетучился и оставил после себя только неясное
ощущение.
Дима пошел по узкой тропинке, ведущей прочь от шеста с двумя красными лампами. Митя поплелся следом, еще позевывая, но через несколько
десятков метров, когда тропинка превратилась в узкий карниз, под которым не было ничего, кроме стометровой пустоты и моря, остатки сна слетели с
него окончательно. Тропинка нырнула в щель между скалами, прошла под низкой каменной аркой (тут у Мити мелькнуло неясное воспоминание, связанное
со сном) и вывела в небольшую расщелину, заросшую темными кустами. Митя сорвал несколько холодных ягод терновника, кинул их в рот и сразу же
выплюнул, увидев яркий белый череп, лежащий под кустом. Череп был маленький и узкий, наподобие собачьего, только меньше и тоньше.
— Там, — сказал Дима, показывая на кусты.
— Что? — спросил Митя.
— Колодец.
— Какой колодец? — спросил Митя.
— Колодец, в который ты должен заглянуть.
— Зачем?
— Это единственный вход и выход, — сказал Дима.
— Куда?
— Для того, чтобы на это ответить, — сказал Дима, — надо заглянуть в колодец. Сам все увидишь.
— Да что это такое?
— По-моему, — сказал Дима, — ты сам знаешь, что такое колодец.
— Знаю. Приспособление для подъема воды.
— А еще? Помнишь, ты мне сам говорил про города и про колодец? Города меняют, а колодец остается одним и тем же.
— Помню. Это сорок восьмая гексаграмма, — сказал Митя и опять подумал, что очень похожее только что было с ним во сне. — Она так и
называется — колодец. «Меняют города, но не меняют колодец. Ничего не утратишь, но и ничего не приобретешь. Уйдешь и придешь, но колодец
останется колодцем… Если почти достигнешь воды, но не хватит веревки, и если разобьешь бадью, — несчастье!»
— Откуда это? — спросил Дима.
— Книга перемен.
— Ты ее что, наизусть знаешь?
— Нет, — с некоторым неудовольствием признался Митя. — Просто эта гексаграмма мне пять раз выпадала.
— Как интересно. И о чем она?
— О колодце. О том, что существует некий колодец, которым можно пользоваться. Точнее, сначала им нельзя пользоваться, потому что на
первой позиции в нем нет воды, на второй ее нельзя зачерпнуть, а на третьей ее некому пить.
Зато потом все приходит в норму. Если я не путаю. А
смысл примерно в том, что мы носим в себе источник всего, что только может быть, но поскольку первая, вторая и третья позиции символизируют
недостаточно высокие уровни развития, то на них этот источник еще не доступен. Вообще, символично, что к этой гексаграмме мы переходим от
гексаграммы «истощение», на пятой позиции которой…
— Хватит, — перебил Дима. — Помнишь песню, что мы слышали на набережной? Насчет того, где найти себя? Та, кто ее пела, совершенно не
понимала, о чем она поет. И ты точно так же не понимаешь, о чем сейчас говоришь. А чтобы понять, что ты только что сказал, тебе надо заглянуть в
колодец.
— А если я не пойду?
— Не пойти ты просто не можешь.
— Почему? — спросил Митя.
Дима посмотрел на его руки. Митя проследил за взглядом, уставился на свои ладони и понял, что они больше не светятся в темноте. Еще
несколько минут назад, когда они начинали дорогу к этому месту, ладони сияли — не таким ярким, как вчера, но чистым и ясным голубым светом.
— Вот именно поэтому, — сказал Дима. — Иначе все, что ты понял, исчезнет. И в лучшем случае ты успеешь написать еще пару идиотских
стихотворений с непонятным тебе самому смыслом. Если, конечно, допустить, что он в них вообще есть.
Митя покраснел — хорошо, что этого не было видно в темноте.
— Меня иногда поражает твой апломб, — сказал он. — Стихи не обязательно должны содержать смысл. Ты просто не знаешь, что такое
постмодернизм.
— Вот только этого не хватало — чтобы я знал, что это такое, — сказал Дима, выделив интонацией слово «знал».
Он развернул Митю на месте и слегка толкнул его.
Кусты были густыми и колючими; прикрывая пальцами глаза, Митя сделал несколько шагов, поскользнулся и полетел вниз.
Он падал спиной вперед, хватаясь руками за рыхлые стены, падал очень долго, но вместо того, чтобы упасть на дно, впал в задумчивость.
Время не то исчезло, не то растянулось — все, что он видел, менялось не меняясь, каким-то образом постоянно оказываясь новым, а его пальцы все
пытались уцепиться за тот же самый участок стены, что и в начале падения. Как и вчера, он чувствовал, что смотрит на что-то странное, что-то
такое, на что не смотрел никогда в жизни и вместе с тем смотрел всегда. Когда он попытался понять, что он видит, и найти в своей памяти нечто