ложечкой. Марина дошла до моста над ручьем, полюбовалась белой полосой пены на границе моря и суши, послушала шорох перекатывающейся под волнами
гальки и повернула назад.
Через несколько шагов она ощутила неясное томление — пора было что-то сделать. Марина никак не могла взять в толк, что именно, пока не
обратила внимания на тихий шелест за спиной. Тогда она сразу поняла — или, скорее, вспомнила.
Крылья, которые до сих пор волочились за ней по пыли, были не нужны. Она подошла к краю тротуара, огляделась по сторонам и нырнула в
кусты. Там она присела, сунула руку за плечо, поймала ладонью основание крыла и изо всех сил дернула. Ничего не произошло — крыло держалось
слишком прочно. Марина дернула второе, и тоже безрезультатно. Тогда она наморщила лоб и задумалась.
— А, ну да, — пробормотала она и открыла сумочку. Первым, что попалось ей под руку, был небольшой напильник.
Пилить крылья было не больно, но все же неприятно; особенно раздражал скребущий звук, от которого в лопатках возникало подобие зубной
боли. Наконец крылья упали в траву, и от них остались только выступы возле лопаток и две дыры в кофточке. Марина сунула напильник в сумку, и в
ее душу вернулся радостный покой. Она вынырнула из кустов на залитую светом набережную.
Мир вокруг был прекрасен. Но в чем именно заключалась эта красота, сказать было трудно: в предметах, из которых состоял мир, — в
деревьях, скамейках, облаках, прохожих — ничего особенного вроде бы не было, но все вместе складывалось в ясное обещание счастья, в честное
слово, которое давала жизнь.
У Марины внутри прозвучал вопрос, выраженный не словами, а как-то по другому, но означавший несомненно:
«Чего ты хочешь, Марина?»
И Марина, подумав, ответила что-то хитрое, тоже не выразимое словами — но вложила в этот ответ всю упрямую надежду молодого организма.
— Вот такие песни, — прошептала она, глубоко вдохнула пахнущий морем воздух и пошла по набережной навстречу сияющему дню. Вокруг
прохаживалось довольно много муравьиных самок; они ревниво поглядывали друг на друга и на Марину, на что она отвечала такими же взглядами;
впрочем, смысла в этом не было, потому что различий между ними не существовало абсолютно никаких.
Не успела Марина подумать, что надо бы чем-нибудь себя занять, как увидела прибитую к деревянному столбу стрелку с надписью:
Кооператив «ЛЮЭС»
Видеобар с непрерывным показом французских художественных фильмов Стрелка указывала на тропинку, ведущую к большому серому зданию за
деревьями.
Видеобар оказался затхлым подвалом с кое-как подмалеванными стенами, пустыми сигаретными пачками над стойкой и мерцающим в углу экраном.
Сразу за дверью Марину остановил выпуклый мужик в спортивном костюме и потребовал два шестьдесят за вход. Марина полезла в сумку и нашла там
маленький кошелек из черного дерматина; в кошельке оказались два мятых рубля и три двадцатикопеечные монеты. Она пересыпала их в мускулистую
ладонь, которая сжала деньги тремя пальцами, а четвертым указала на свободное место за столиком.
Вокруг большей частью были недавно приземлившиеся девушки в дырявых на спине блузках. Телевизор, в который они завороженно глядели, очень
напоминал небольшой аквариум, по единственной прозрачной стене которого время от времени пробегала радужная рябь. Марина устроилась поудобней и
тоже стала глядеть в аквариум.
Внутри плавал мордастый мужчина средних лет в накинутой на плечи дубленке. Подплыв к стеклу, он влажно поглядел на Марину, а потом сел в
машину красного цвета и поехал домой. Жил он в большой квартире, с женой и похожей на Жанну д’Арк юной служанкой, которая по сюжету вроде не
была его любовницей, но немедленно заставила Марину задуматься — трахнул он ее во время съемок или нет.
Мужчина любил очень многих женщин, и часто, когда он стоял у залитого дождем окна, они обнимали его за плечи и задумчиво припадали щекой
к надежной спине. Тут в фильме было явное противоречие — Марина ясно видела, что спина у мужчины очень надежная (она даже сама мысленно припала
к ней щекой), но, с другой стороны, он только и делал, что туманным утром бросал заплаканных женщин в гостиничных номерах, и на надежности его
спины это не сказывалось никак. Чтобы напряженная половая жизнь мужчины обрела необходимую романтическую полноту, вокруг иногда возникали то
африканские джунгли, где он, чуть пригибаясь под пулями и снарядами, брал интервью у командира наемников, то Вьетнам, где он в кокетливо
сдвинутой каске, с журналистским микрофоном в руке, под дивную французскую песню — тут Марине на глаза навернулись прозрачные слезы — брел среди
призывно раскинувшихся трупов молоденьких американцев, которым мордастый мужчина, несмотря на возраст, совсем не уступал в отваге и мужской
силе. Словом, фильм был очень тонкий и многоплановый, но Марину интересовало только развитие сюжета, и она с облегчением вздохнула, когда герой
снова оказался в старом добром Париже, в гостиничном номере, за окном которого было туманное утро, и к широкой и надежной спине мужчины припала
заключительная щека.
Словом, фильм был очень тонкий и многоплановый, но Марину интересовало только развитие сюжета, и она с облегчением вздохнула, когда герой