Я открыл глаза. Некоторое время рассматривал гигантский зеленый зонт дубовой кроны, нависавшей надо мной. Солнце, сиявшее сквозь листву. Нужно попытаться поднять голову. Я ее поднял. Я выбросил дурацкую ветку. Потрогал руками землю. И понял, что лежу на чем-то мягком. Матрас.
Я вновь увидел себя падающим с дерева, летящим вниз и приземляющимся без ущерба для себя. Звук удара о землю был низким и гулким. Плотная земля так не звучит.
Я перекатился в сторону и обнаружил, что под листьями и ветками лежит лист волнистого зеленого прозрачного пластика. Засыпанный листьями явно затем, чтобы его не было видно. А сверху еще лежал матрас. Они-то и спасли меня. Спружинили, погасив падение.
Следовательно, под ними была пустота.
Это мог быть тайник. Или подземный ход, ведущий в пещеру, полную золота и драгоценных камней.
Я встал на четвереньки и сдвинул в сторону матрас и лист.
Лист был тяжелым, но мне удалось. Снизу вырвалась струя ужасной вони. Запахло дерьмом.
Я заколебался, прикрыл нос и рот рукой и сдвинул лист еще немного.
И оказался над ямой.
В ней было темно. Но чем больше я сдвигал лист, тем светлее там становилось. Стенки ямы были земляными, обтесанными лопатой. Корни дуба обрублены.
Я подвинул лист еще немного. Яма была широкой, глубиной метра два — два с половиной.
Она была пустой.
Нет, что-то в ней было.
Куча свалявшегося тряпья?
Нет…
Зверь? Собака? Нет…
Что тогда?
Что-то без волос…
Белое…
Нога…
Нога!
Я отскочил от ямы и едва не упал.
Нога?
Я восстановил дыхание и вновь заглянул в яму.
Я увидел ногу.
Я почувствовал, что у меня горят уши, лоб и руки.
Я готов был потерять сознание.
Я сел на землю, закрыл глаза, подпер голову руками и тяжело задышал. Я почувствовал желание сбежать отсюда поскорее к остальным. Но не мог. Я должен был посмотреть еще один разок.
Я подошел к яме и опустил в нее голову.
Это была нога ребенка. Из-под тряпья виднелся локоток.
В углу ямы находился ребенок.
Он лежал на боку, скрючившись. Спрятав голову в коленях.
Он не двигался.
Он был мертв.
Я разглядывал его, не знаю, сколько времени. Рядом с ним стояло ведро. И маленькая кастрюлька.
А может быть, он спал?
Я поднял маленький камешек и бросил в него. Камень попал ему в бедро. Он не шевельнулся. Мертв. Мертвее мертвого. Ужас обжег мне спину. Я взял камень покрупнее, бросил и попал ему в шею. Мне показалось, что он пошевелился. Легкое движение руки.
Легкое движение руки.
— Ты где? Куда пропал, придурок?
Наши. Меня окликал Череп.
Я вцепился в лист и сдвинул его, закрыв яму. Затем набросал сверху листьев и земли, а сверху положил матрас.
— Микеле, ты где?
Я отошел прочь от ямы, но прежде еще пару раз обернулся, чтобы убедиться, что все на своих местах.
Я давил на педали своего Бульдозера.
Солнце за моей спиной походило на огромный красный шар, и, когда наконец оно утонуло в пшенице, осталось зарево, оранжевое с фиолетовым краем.
Меня засыпали вопросами, что там в доме, было ли опасно, трудно ли было прыгнуть на дерево. Я отвечал односложно.
В конце концов, заскучав, мы потопали в обратный путь. Тропинка спускалась к равнине, пересекала поля и стекала в дорогу. Мы взяли велосипеды и молча покатили к дому. Мошкара тучами роилась вокруг.
Я смотрел на Марию, ехавшую за мной на своей «грациэлле» с истертыми камнями шинами, на Черепа, ехавшего впереди всех, с приклеившимся к нему оруженосцем Ремо, на Сальваторе, выписывавшего зигзаги, на Барбару, на слишком большом для нее «бьянки», а сам думал о ребенке в яме.
Я решил не рассказывать о нем никому.
«Кто первый находит что-нибудь, тому это и принадлежит», — так решил Череп.
Если это так, то ребенок в яме — мой.
И, если б я только обмолвился о нем, Череп, как обычно, присвоил бы заслугу находки себе. Он объяснил бы всем, что это он его нашел, потому что именно он решил подняться на холм.
На этот раз — фигушки. Я исполнял наказание, я свалился с дерева, и я его нашел.
И он принадлежал не Черепу. И не Барбаре. И не Сальваторе. Он — мой. Это моя тайная находка.
Я так и не понял, нашел я его живым или мертвым. Может быть, рука не двинулась. Может, мне только показалось. Может, это реакция мертвого тела. Как у осы, ее разрежешь надвое ножницами, а она продолжает шагать, или у курицы: ей отрубят голову, а она хлопает крыльями и без головы. Но кто посадил его в эту яму?
— А что мы маме скажем?
Я даже не заметил, как сестренка подъехала ко мне сбоку.
— Что?
— Что скажем маме?
— Не знаю.
— Об очках скажешь ей ты?
— Я. Но ты не должна никому рассказывать, где мы были.
— Ладно.
— Поклянись.
— Клянусь. — И поцеловала кончики пальцев.
Сегодняшний Акуа Траверсе — часть Лучиньяно. В середине 1980-х годов какой-то градостроитель соорудил здесь длинную шеренгу домиков из армированного бетона, представлявших собой кубы с круглыми окнами, голубыми перилами и металлическими шпилями на крышах. Затем здесь появился кооперативный магазин и бар с сигаретной лавкой, равно как и двухполосное асфальтированное шоссе, прямое, словно посадочная полоса, которое шло до самого Лучиньяно.
А в 1978 году Акуа Траверсе было таким крошечным местечком, что его как бы и не существовало вовсе. Деревушка — написали бы о нем сегодня в туристическом справочнике.