И выполз из-под машины. Его рубашка вся пропиталась маслом. Он провел рукой по волосам.
— Я уже думал, что помру здесь, что сломался позвоночник. Все из-за этого дерьмового римлянина! — И он начал разминать мышцы, злобно ругаясь.
— Из-за старика?
— Из-за него. Я его ненавижу. — Он подпрыгнул и засадил ногой по мешку с кукурузой. — Я ему сказал, что не смогу проехать до самого места на машине. На такой дороге у меня полетят амортизаторы, но ему наплевать на это. Почему сам не поехал туда на своем сраном «мерседесе»? Почему он этого не сделал? Я больше не буду ему потакать.
Не делай этого, не делай того… Всем было б намного лучше, если б этого куска дерьма не существовало. Всем. Я с ним завязываю… — Он двинул кулаком по трактору, а потом отвел душу, разломав деревянный ящик. — Если он мне еще раз скажет, что я идиот, я ему врежу кулаком так, что он в стену влипнет… — Феличе остановился, заметив, что я еще не ушел. Он сгреб меня за майку, поднял и воткнулся носом прямо мне в лицо: — Не рассказывай никому о том, что я сказал, понял? Если узнаю, что ты проболтался хоть одним словом, отрежу тебе морковку и съем ее с капустой… — Он вытащил из кармана нож. Лезвие выскользнуло наружу и остановилась в паре сантиметров от кончика моего носа. — Понял?
— Понял, — пробормотал я.
Он оттолкнул меня:
— Никому! А теперь сгинь.
И начал бегать по сараю.
Я взял кекс и ушел.
Семья Скардаччоне была самой богатой в Акуа Траверсе. Отец Сальваторе, адвокат Эмилио Скардаччоне, владел большим участком земли. Очень много людей, особенно в дни сбора урожая, работали на него. Приезжали отовсюду. Издалека. В кузовах грузовиков. Пешком.
Даже папа в течение многих лет, прежде чем начать возить грузы, ходил в период урожая работать на адвоката Скардаччоне.
Чтобы попасть в дом Сальваторе, нужно пройти сквозь ворота из кованого железа, затем пересечь двор с квадратными кустами, высокой-высокой пальмой и каменным фонтаном с красными рыбками, подняться по мраморной лестнице с высокими ступеньками — и вот ты на месте.
Как только ты входил в дом, то оказывался в темном коридоре, без окон, таком длинном, что по нему можно было ездить на велосипеде. По одну сторону располагались спальные комнаты, всегда закрытые, по другую — большой зал. Это была огромная комната с нарисованными на потолке ангелами, огромным, натертым до блеска столом и стульями вокруг. Между двумя картинами в позолоченных рамах находилась витрина с чашками, драгоценными кубками и фотографиями мужчин в мундирах. Рядом с входной дверью стоял рыцарь в доспехах и с булавой, утыканной острыми шипами, в руке. Его адвокат приобрел в городе Губбио. Его нельзя было трогать, потому что он мог упасть.
Днем шторы никогда не открывали. Даже зимой. Пахло затхлостью, старым деревом. Казалось, что ты в церкви.
Синьора Скардаччоне, мать Сальваторе, была очень толстой женщиной в полтора метра ростом и всегда носила на волосах сетку. У нее были распухшие, похожие на сардельки, ноги, которые все время болели, и она выходила из дома лишь в Рождество и на Пасху, чтобы съездить к парикмахеру в Лучиньяно. Свою жизнь она проводила в кухне, единственной светлой комнате дома, вместе с сестрой, тетей Лучиллой, среди пара и запахов рагу.
Сестры походили на двух тюленей. Нагибали голову вместе, смеялись вместе, всплескивали руками вместе. Два огромных дрессированных тюленя с перманентом. Они целыми днями сидели в потертых креслах, следя за горничной Антонией, чтоб та ненароком не сделала что-то не так и не слишком много отдыхала.
Все должно быть в порядке к приезду адвоката Скардаччоне из города. Но адвокат никогда не приезжал. А когда приезжал, то сразу же старался побыстрее уехать.
— Лучилла! Лучилла, посмотри-ка, кто к нам пришел! — закричала Летиция Скардаччоне, когда увидела меня на пороге кухни.
Тетя Лучилла подняла голову от швейной машинки и улыбнулась. На ее носу красовались огромные очки, делавшие глазки маленькими дробинками.
— Микеле! Микеле, золотце! Что ты нам принес, пирог?
— Да, синьора. Вот он. — Я протянул ей противень.
— Отдай его Антонии.
Антония, сидя за столом, фаршировала перцы.
Антонии Аммирати было восемнадцать, она была худощавой, с рыжими волосами, синими глазами, и, когда она была маленькой, у нее в дорожной аварии погибли родители.
Я подошел к Антонии и отдал ей пирог. Она погладила меня по голове тыльной стороной ладони.
Антония мне очень нравилась — красавица, я был бы не прочь стать ее женихом, но она была намного старше и встречалась с парнем из Лучиньяно, который монтировал телевизионные антенны.
— Какой молодец твоя мама, — сказала Летиция Скардоччоне.
— Какой молодец, — добавила тетя Лучилла.
— Ты тоже очень красивый мальчик. Правда, Лучилла?
— Очень красивый.
— Антония, разве не красавчик наш Микеле? Если б он был постарше, вышла б за него замуж?
Антония засмеялась:
— Сразу же и даже не раздумывая!
Тетя Лучилла ущипнула меня за щеку и чуть ее не оторвала.
— А ты бы женился на Антонии?
Я залился краской и отрицательно мотнул головой.
Обе сестры зашлись в смехе и никак не могли остановиться.
Потом Летиция Скардаччоне подала мне пакет.