Живая плоть.
«Пес попытался сбежать, но свиньи не дали ему это сделать. Сожрали в два счета», — сказал Череп.
Не исключено, что Меликетти на ночь выпускает их, и они бродят вокруг фермы, огромные, злые, вынюхивая что-то своими зверскими рылами.
Чем дальше мне быть от этих тварей, тем лучше.
Вдали мелькнул и исчез во мраке лучик света.
Ферма. Я почти на месте.
Я затормозил. Ветра больше не было. Горячий воздух замер. Из ущелья доносился стрекот цикад. Я слез с велосипеда и положил его рядом с дорогой в кусты.
Ничего не было видно.
Затаив дыхание и напряженно вглядываясь в темноту, я быстро взбирался вверх по склону. Я ничего не мог поделать со своим воображением, и мне казалось, что вот-вот монстры вцепятся мне в горло острыми когтями. Сейчас, когда я шел пешком, вокруг меня в непроницаемой мгле слышались странные звуки, скрипы, вздохи. Я облизнул пересохшие губы и почувствовал горький вкус во рту. Сердце стучало у меня в горле.
Я наступил сандалией на что-то липкое, поскользнулся, взвизгнул и свалился на землю, расцарапав колено.
— Кто здесь? Что это?! — вскрикнул я, соскребая с себя нечто, ощущая, как желеобразные жгучие щупальца облепили меня.
Глухой шум и «буа, буа, буа».
Жаба! Я наступил на жабу. Какого черта она разлеглась посреди дороги!
Я поднялся и, хромая, поковылял дальше.
Как же я не взял с собой фонарик! Я же мог взять тот, что лежал в кабине грузовика.
Добравшись до ограды двора, я спрятался за деревом.
В сотне метров от меня стоял дом с темными окнами. Единственная лампочка свешивалась у входной двери, освещая кусок облупленной стены и ржавое кресло-качалку.
Чуть дальше, у ущелья, находился загон для свиней. Уже отсюда чувствовалась отвратительная вонь.
Где бы мог находиться Филиппо?
Внизу, в ущелье, сказал Сальваторе. В этом длинном горном коридоре я бывал с папой пару раз зимой, собирали грибы. Сплошные валуны, пещеры и каменные стены.
Если я пересеку поляну, то окажусь у края ущелья, а оттуда смогу спуститься на его дно, не приближаясь к дому.
Это был неплохой план.
Я остановился у обрыва. Внизу было так темно, что я не мог разглядеть, насколько он крут и есть ли выступы.
Я продолжал клясть себя за то, что не взял фонарь. Без него мне здесь не спуститься, я рисковал свернуть себе шею.
Оставалось одно — пойти к дому, рядом с ним ущелье было неглубоким, и от него начиналась тропинка, ведущая вниз.
Но там были и свиньи.
Я покрылся потом.
«У свиней самый лучший нюх на свете», — говорил отец Черепа, заядлый охотник.
Я не мог миновать их. Они точно меня учуют.
Что сделал бы на моем месте Тайгер Джек?
Он пошел бы прямо к ним и перестрелял из своего винчестера, разделал на сосиски, поджарил и съел бы.
Нет. Это не в его стиле.
Что бы он сделал?
Думай, приказал я себе, напрягись.
Он постарался бы избавиться от человеческого запаха, вот что бы он сделал. Индейцы, когда шли охотиться на бизонов, обмазывались жиром и надевали на спину шкуры. Вот что я должен сделать: я должен намазаться землей. Нет, не землей, а навозом. Это будет лучше. Если от меня будет пахнуть их дерьмом, они точно не обратят на меня внимания.
Я подкрался почти к самому дому, оставаясь в темноте.
Вонь усилилась.
Сквозь стрекот цикад стал слышен другой звук: музыка. Пианино и низкий голос, певший: «…какая ледяная эта вода, никто не сможет спасти меня, я упал за борт, я упал во время бала на палубе. Волна за волной…»
Меликетти, что ли, поет?
Кто-то сидел в кресле-качалке. На земле рядом с креслом стоял радиоприемник. Это или Меликетти, или его хромая дочка.
Я огляделся, прячась за старым тракторным колесом.
Сидевший казался мертвым.
Я подкрался поближе.
Это был Меликетти.
Его усохшая голова покоилась на грязной подушке, рот открыт, на коленях двустволка. Он храпел так сильно, что доносилось даже сюда.
Путь был свободен.
Я вышел из укрытия, сделал несколько шагов, и отрывистый лай разорвал тишину. На мгновение умолкли даже цикады.
Собака! Я забыл про собаку.
Два красных глаза сверкнули в темноте. Цепь сдавливала собаке глотку, и она хрипло лаяла.
Я рыбкой нырнул в стерню.
— Что? Ты чего? Какая муха тебя укусила? — подскочил и закрутил головой, словно филин, Меликетти. — Тиберио! Хорош лаять! Успокойся, Тиберио!
Но пес не унимался. Меликетти нагнулся, выключил радио и зажег фонарь.
— Кто там? Кто там? Там есть кто? — крикнул он в темноту и, светя вокруг фонарем, сделал пару кругов по двору с двустволкой под мышкой. — Прекрати базар. Нет там никого!
Псина улеглась на землю, продолжая глухо рычать.
Меликетти вошел в дом, хлопнув дверью.
Я, стараясь держаться подальше от пса, пошел к свинарнику. Вонь усилилась, казалось, она заполнила меня всего.
Но мне надо было маскироваться. Я снял майку и брюки. Погрузил трусы в пропитанную мочой землю и, отвернув нос, начал обмазывать грудь, плечи, ноги и лицо этой жуткой жижей.
— Вперед, Тайгер! Вперед, и не останавливаться, — шептал я.
Встал на четвереньки и пошел от загона. Это было трудно: руки и ноги тонули в грязи.
Пес вновь принялся лаять.
Я очутился между двумя оградами. Передо мной терялся во мраке коридор шириной не меньше метра.
Я слышал их. Они были рядом. Они издавали низкие глубокие звуки, напоминавшие рык льва. Я ощущал их мощь в темноте, они топали копытами все вместе, и забор дрожал от их толчков.