«Мама, но я…»
«Никаких мама . Ты что, до сих пор не понял, что деньги не растут на грядках? В следующий раз, когда вы сломаете очки, я тебя так взгрею, что…»
Очки сломались ровно посередине, в том месте, где их уже однажды склеивали. Теперь их можно было выбросить.
А сестра продолжала канючить:
— Мама… Она будет ругаться… Что нам делать?
— Что тут сделаешь? Замотаем скотчем. Давай вставай.
— Они будут некрасивыми со скотчем. Страшными. Мне не нравится.
Я сунул очки в карман. Без них Мария не видела ничего, у нее была косина, и врач сказал, что нужно обязательно сделать операцию, пока она не повзрослела.
— Ладно, все будет в порядке. Вставай. Она прекратила ныть и зашмыгала носом:
— У меня нога болит.
— В каком месте? — Я продолжал думать о других. Должно быть, они уже давно взобрались на холм. Я оказался последним. Оставалось надеяться, что Череп не придумает для меня слишком суровое наказание. Однажды, когда я проиграл соревнование, он заставил меня бегать по крапиве.
— Так где у тебя болит?
— Здесь. — Она ткнула пальцем в лодыжку.
— Вывихнула, наверное. Ну ничего. Сейчас пройдет.
Я расшнуровал ей башмак, осторожно извлек ногу. Как это сделал бы врач.
— Так лучше?
— Немножко. Пойдем домой. Я очень пить хочу. И мама…
Она была права. Мы ушли слишком далеко от дома. И очень давно. Уже прошло время обеда, и мама, должно быть, поджидает нас, сидя у окна.
Ничего хорошего от возвращения домой я не ждал.
Но кто бы мог представить себе это несколькими часами раньше!
Этим утром мы взяли велосипеды.
Обычно мы совершали недалекие прогулки вокруг домов, до границ полей или до высохшего русла реки и возвращались назад, соревнуясь в скорости.
Мой велосипед представлял собой старую железяку со штопаным-перештопаным седлом и был очень высоким.
Все звали его Бульдозером. Сальваторе утверждал, что такие велосипеды у альпийских стрелков.
Сальваторе утверждал, что такие велосипеды у альпийских стрелков. Мне он очень нравился, это был велик моего отца.
Если мы не гоняли на велосипедах, то играли на улице в футбол, в «укради флаг», в «раз-два-три, замри!» или бездельничали под навесом сеновала.
Мы могли делать все, что нам нравилось. Машины здесь не ездили, поэтому опасаться было нечего. А взрослые прятались по домам, будто жабы, ожидавшие спада жары.
Время тянулось медленно. К концу лета мы с нетерпением ждали дня, когда начнутся занятия в школе.
Этим утром мы принялись обсуждать свиней Меликетти.
Мы частенько разговаривали об этих свиньях. Ходили слухи, что старый Меликетти выдрессировал их жрать кур, а иногда даже кроликов и кошек, которых он подбирал на дороге.
Череп длинно сплюнул.
— Я вам до сих пор не рассказывал про это, потому что не имел права. Но сейчас скажу: эти свиньи сожрали таксу младшей Меликетти.
Все хором закричали:
— Не может быть! Это неправда!
— Правда. Клянусь вам сердцем Мадонны. Живьем. Абсолютно живую.
— Это невозможно!
— Что же это за свиньи такие, что жрут породистых собак?
— Запросто. — Череп закивал. — Меликетти бросил таксу в загон. Она попыталась сбежать, это хитрая собака, но свиньи у Меликетти еще хитрее. И не дали ей спастись. Разорвали в две секунды. — Потом добавил: — Они хуже диких кабанов.
— А зачем он ее туда бросил? — спросила Барбара.
Череп подумал немного:
— Она ссала в доме. И если тебя бросить к ним, такую толстуху, они и тебя обглодают до косточек.
Мария встала.
— Он что, сумасшедший, этот Меликетти? Череп опять сплюнул.
— Еще больше, чем его свиньи.
Мы замолчали, размышляя о том, как с таким дурным отцом живет его дочка. Никто из нас не знал ее имени, но известна она была тем, что носила какую-то железную штуку на одной ноге.
— Можно поехать туда и посмотреть! — вырвалось у меня.
— Экспедиция! — завизжала Барбара.
— Ферма Меликетти очень далеко отсюда. Долго ехать, — буркнул Сальваторе.
— Брось ты. Близко, поехали… — Череп вскарабкался на велосипед. Он не упускал случая взять верх над Сальваторе.
— А давайте возьмем курицу из курятника Ремо? — пришла мне в голову идея. — Когда мы туда приедем, можем бросить ее свиньям в загон и посмотреть, как они ее сожрут.
— Здорово! — одобрил Череп.
— Папа убьет меня, если мы возьмем его курицу… — заныл Ремо.
Но уже ничего нельзя было поделать: больно хороша показалась идея.
Мы вошли в курятник, выбрали самую худую и общипанную курицу и сунули ее в мешок. И поехали всей шестеркой плюс курица, чтобы посмотреть на знаменитых свиней Меликетти. Мы крутили педали среди пшеничных полей, и крутили, и крутили, и взошло солнце и раскалило все вокруг.
Сальваторе оказался прав: до фермы Меликетти было очень далеко. Когда мы добрались до нее, мозги закипали от жары и мы умирали от жажды.
Меликетти в солнечных очках восседал в ветхом кресле-коляске под дырявым зонтом.
Ферма дышала на ладан, крыша дома была латана жестью и гудроном, двор завален рухлядью: тракторные колеса, проржавевшая малолитражка, ободранные стулья, стол без одной ножки. К деревянному столбу, увитому плющом, прибиты коровьи черепа, выбеленные солнцем. И еще один череп, маленький и без рогов. Кто знает, какому животному он принадлежал.
Залаяла огромная собака, кожа да кости на цепи.