— Ну хватит! — Вытерла слезы. Протянула нам хлеб и сыр: — Ешьте.
Мария вцепилась зубами в бутерброд, но глотать ей мешали рыдания. Мама взяла его из ее руки.
— Вы не голодны? Ну ничего. — Она забрала тарелку. — Оставайтесь в постели. — Она схватила подушки и выключила свет. — Если вам будет мешать шум, накройтесь подушками. — И положила их нам на головы.
Я попытался скинуть подушку.
— Мама, ну пожалуйста, не надо. Нечем дышать.
— Слушайся меня! — взорвалась она и нажала на подушку.
Мария зашлась в плаче, словно ее резали.
— Прекрати! — Мама закричала так громко, что на мгновенье за стеной прекратили ругаться.
Я испугался, что она сейчас ударит Марию. Мария умолкла.
Если мы двигались или подавали голос, мама, как заезженная пластинка, повторяла:
— Тс-с-с! Молчите!
Я притворился спящим и надеялся, что Мария сделает так же. Скоро успокоилась и она.
Мама еще немного посидела с нами, я надеялся, что она будет здесь всю ночь, но она поднялась. Видимо, подумала, что мы уснули, и вышла, плотно прикрыв дверь.
Мы сбросили подушки. Было темно, но свет уличных фонарей проникал в комнату. Я встал.
Мария села на кровати и, нацепив очки, спросила:
— Ты чего?
Я поднял палец к губам:
— Тш-ш-ш!
И приложил ухо к двери.
Они продолжали спорить, на этот раз тихо. Я слышал голос Феличе и голос старика, но слов разобрать не мог. Я посмотрел в замочную скважину, но увидел только стену.
Я нажал на ручку.
Мария замахала руками:
— Ты что, с ума сошел?
Тихо! — И приоткрыл дверь.
Феличе стоял рядом с кухней. На нем был зеленый комбинезон, застегнутый до самого подбородка. Взгляд был пристальный, губы сжаты. Волосы он подстриг под ноль.
— Я?! — взвыл он, ткнув себя в грудь.
— Да, ты, — ответил старик. Он сидел за столом, положив ногу на ногу, с сигаретой в руках и жесткой улыбкой на губах.
— Это я — пидор?!
— Именно так, — подтвердил старик.
Феличе потряс головой.
— И с чего ты это взял?
— По всему видно. Пидор он и есть пидор. Этого не скроешь. И знаешь, что хуже всего? — посмотрел ему в глаза старик.
— Нет. И что же? — заинтересованно поднял брови Феличе.
Они казались друзьями, обменивающимися секретами.
Старик погасил окурок о тарелку.
— То, что ты так ничего о себе и не понял. В этом твоя проблема. Ты родился пидором и не понимаешь этого и ведешь себя так, как ведут только педерасты, везде, где можешь, зад подставляешь, треплешься без умолку, и все, что делаешь или говоришь, фальшиво, как у истинного педераста.
А ты уже взрослый парень, в постель не ссышься. Задумайся над тем, как ты
ведешь себя, недоносок.
Папа, казалось, прислушивался к разговору, но был где-то в другом месте. Парикмахер стоял, подперев дверь, словно дом вот-вот должен был завалиться. Мама с отсутствующим взглядом сидела на диване. Телевизор перед ней работал с убранным звуком. Вокруг лампочки роились мошки и, обжегшись, падали в белые тарелки.
— Слушайте, а давайте отдадим ему его, — произнес неожиданно папа.
Старик посмотрел на папу и ухмыльнулся:
— Тебе бы лучше помолчать, понял?
Феличе тоже посмотрел на папу, а потом подошел к старику.
— Ладно, я педераст, а ты, ты — кусок дерьма, за это и получи! — И врезал ему кулаком прямо в зубы.
Старик рухнул на пол.
Я сделал два шага назад и схватился за голову. Феличе колотил старика. Я задрожал, не осмеливаясь подойти к двери и посмотреть.
На кухне закричал папа:
— Ты что, совсем охренел? Крыша съехала? — Схватил Феличе за руку, пытаясь оттащить от старика.
— Этот ублюдок назвал меня пидором. — Феличе вырывался из папиных рук. — Я убью его…
Старик лежал на полу. Мне стало жаль его. Я хотел бы ему помочь, но не мог. Он старался подняться, но ноги у него скользили по полу, а руки не держали. Изо рта шла кровь. Его очки валялись под столом. Штанины задрались, и я не мог оторвать глаз от его белых безволосых икр. Наконец старику удалось ухватиться за край стола, и он, с усилием подтянувшись, медленно встал на ноги. Взял салфетку и прижал ее к губам.
Мама плакала на диване. Брадобрей, словно прибитый гвоздями к двери, стоял с выражением ужаса в глазах.
Феличе сделал два шага к старику, несмотря на то что папа пытался удержать его…
— Ну как? По-твоему, это удар пидора, да? Только скажи еще раз, что я пидор, и клянусь, с земли никогда больше не встанешь.
Старик уселся на стул, промокая салфеткой огромную трещину на губе. Затем поднял голову, пристально посмотрел на Феличе и сказал твердым голосом:
— Если ты мужчина, докажи нам это, сейчас. — Ненависть читалась в его взгляде. — Ты сказал, что это по твоей вине, что ты не исполнил того, что должен был. Как ты сказал? Я вспорю его, как барана, мне раз плюнуть. Я десантник. Я то, я се. Болтун, вот ты кто на самом деле. Ты хуже собаки, ты был не способен даже караулить пацана. — Капля крови упала на стол.
— Дерьмо! — взвыл Феличе, оттаскиваемый папой. — Не буду я этого делать! Почему я должен, почему? — По его бритым щекам покатились слезы.
— Помоги мне! Помоги! — крикнул папа Барбариному отцу.
Тот набросился на Феличе, и им вдвоем с трудом удавалось удерживать парня.
— Я не сделаю этого, сволочь! — повторял Феличе. — Я не пойду в тюрьму за тебя. Даже и не думай!