Я поехал к фонтану.
Мария учила плавать своих Барби, используя в качестве бассейна эмалированный таз.
У нее их было две. Одна нормальная, другая вся черная с оплавленной рукой и без волос.
Это я сделал ее такой. Однажды увидел по телевизору историю про Жанну д'Арк и, схватив Барби, бросил ее в огонь с криком: «Сгори! Ведьма, сгори!» Когда я увидел, что она действительно загорелась, схватил ее за ногу и сунул в кастрюлю с супом.
Мама отняла у меня велик на целую неделю и заставила съесть весь суп одному.
Мария умолила ее купить другую куклу.
— Еще чего. Пока играй с этой. Другую пусть тебе купит твой братик-идиот.
Но Мария добилась своего. Новую Барби она назвала Паола, а ту, что сгорела, — Бедняжка.
— Привет, Мария, — сказал я, соскочив с велосипеда.
Она приложила ладонь козырьком ко лбу — от солнца.
— Папа тебя искал… Мама злая-презлая.
— Я знаю.
Она взяла Бедняжку и окунула ее в таз.
— Ты все время ее злишь.
— Я пошел в дом.
— Папа сказал, что ему надо поговорить с Серджо, и просил, чтобы им не мешали.
— Но я есть хочу…
Она вытащила из кармана абрикос и протянула мне:
— Хочешь?
— Спасибо.
Абрикос был теплый и вялый, но я слопал его мгновенно, далеко выплюнув косточку.
Папа вышел на терраску, увидел меня и позвал:
— Микеле, иди-ка сюда.
Он был в рубашке и шортах.
Мне не хотелось с ним объясняться:
— Не могу, у меня дела!
Он жестом приказал мне подняться: иди сюда.
Я прислонил велосипед к стене и стал подниматься по лестнице, опустив голову.
Отец сидел на последней ступеньке.
— Садись сюда, рядом со мной.
Он достал пачку сигарет из кармана рубашки, вынул одну, сунул в рот и закурил.
— Нам надо поговорить, тебе и мне.
Он не казался очень сердитым.
Мы сидели молча, разглядывая через крыши желтые поля.
— Жарковато сегодня, а? — спросил он.
— Очень.
Он выпустил облако дыма.
— Где ты пропадаешь целыми днями, можно узнать?
— Так, везде.
— Неправда. Куда-то ты ходишь.
— Гуляю… и все.
— Один?
— Один.
— А что такое? Тебе не нравится быть с твоими друзьями?
— Почему, нравится. Мне также нравится иногда побыть одному.
Он согласно покивал, глядя в никуда. Он казался старше своего возраста, среди черных волос мелькало белое, щеки у него провалились, как будто он не спал целую неделю.
— Ты рассердил маму.
Я сорвал веточку розмарина и начал растирать ее пальцами.
— Я не нарочно.
— Она сказала, что ты отказываешься спать в одной комнате с Серджо.
— Мне это не нравится…
— Ну и почему?
— Потому что хочу спать с вами. В вашей кровати. Все вместе. Если мы прижмемся друг к другу, то уместимся.
— А что подумает Серджо, когда узнает, что ты не хочешь спать с ним в комнате?
— Мне все равно, что он подумает.
— Но так себя с гостями не ведут. Представь себе, что ты приехал к кому-то в гости, а он отказывается спать с тобой в одной комнате. Что бы ты подумал?
— Ничего бы не подумал. Я просто хотел бы, чтобы вся комната была для меня. Как в гостинице.
Он усмехнулся и щелчком запустил окурок на дорогу.
Я спросил его:
— Серджо твой начальник? Поэтому он должен жить у нас?
Он удивленно посмотрел на меня:
— С чего ты взял, что он мой начальник?
— Потому что он всеми командует.
— Ничем он не командует. Он просто мой друг.
Это неправда. Старик не был ему другом, он был его начальником. Я знал это.
— Папа, а где спишь ты, когда ездишь на Север?
— Почему ты это спрашиваешь?
— Просто так.
В гостинице или там, где придется, иногда в кабине грузовика.
— А по ночам на Севере что-нибудь случается?
Он посмотрел на меня, вздохнул и спросил:
— В чем дело? Ты что, не доволен, что я вернулся?
— Доволен.
— Ну-ка, скажи мне правду.
— Правда, доволен.
— Обними-ка меня. Покрепче. Давай, Микеле, давай. Покажи отцу, какой ты сильный.
Я обнял его изо всех сил и заплакал. Слезы текли по моим щекам, и у меня перехватило горло.
— Ты что, плачешь?
Я сглотнул:
— Нет, не плачу.
Он вытащил из кармана мятый платок:
— Ну-ка, вытри слезы. А то кто-нибудь увидит, что ты как девчонка. Микеле, в эти дни у меня много дел, и поэтому прошу тебя слушаться. Твоя мама устала. Не доставай ее своими капризами. Если ты будешь вести себя хорошо, то, как только я закончу, возьму тебя к морю. Покатаемся на водном велосипеде.
Я задохнулся:
— А что это?
— Это лодка, у которой вместо весел педали, как у велосипеда.
Я вытер слезы.
— На нем можно доехать прямо до Африки?
— Если хорошо покрутить педали, то и до Африки.
— Я хочу уехать совсем из Акуа Траверсе.
— Почему? Тебе здесь больше не нравится? Я вернул ему платок.
— Давай переедем на Север.
— Почему ты хочешь уехать отсюда?
— Не знаю… Мне не хочется больше оставаться здесь.
Он посмотрел вдаль.
— Мы уедем.
Я сорвал еще одну веточку розмарина. У него был замечательный запах.
— Ты когда-нибудь слышал о медвежатах-полоскунах?
Он поднял брови:
— О медвежатах-полоскунах?
— Да.
— Нет. А кто это?
— Какие-то медведи, которые стирают тряпки… Но, может, их и не существует.
Папа поднялся на ноги и размял спину.
— А-а-а! Пойду в дом, надо поговорить с Серджо. Иди побегай немного, скоро обед. — Он открыл дверь, но остановился на пороге: — Мама приготовила лапшу. Когда придешь, попроси у нее прощения.
В это мгновение появился Феличе. Он остановил свой 127-й, подняв облако пыли, и выскочил из машины, словно за ним гнался пчелиный рой.