Мама стоит в той же позе, ожидая меня.
Мама стоит в той же позе, ожидая меня. Очевидно, мое представление не произвело на нее должного впечатления. Оглянувшись, я замечаю засохшие растения в горшках, пыль, лежащую повсюду, и зияющие дыры, оставшиеся в тех местах, где раньше стояли вещи. Они повсюду. У мамы вид одинокого и уставшего человека. На секунду сквозь броню моего приподнятого настроения прорывается грусть и обида за маму. Интересно, когда она стала такой? Случилось ли это еще до того, как ушел отец?
— Кам, что ты делаешь?
Я не сразу решаюсь заговорить.
— Мам, это место не похоже на дом, в котором живут люди.
— Что?
Я пристально смотрю на нее, потом окидываю взглядом окружающую обстановку, не сопротивляясь более укоренившемуся в душе чувству тоски. Становится так больно и плохо, что даже говорить я уже не могу. Бреду к домашнему кинотеатру. Полка справа забита дисками в обложках- слева пусто. Такое впечатление, что отец, уходя, сгреб с нее диски, не задумываясь, и пошел дальше, не оглядываясь.
Когда я представляю себе, что он чувствовал, мне становится еще хуже — и я ненавижу мать за это.
Сняв с полки часть дисков, я переставляю их на другую сторону, распределяя равномерно. Мне бросается в глаза еще одна зияющая дыра участок стены над каминной полкой. Раньше здесь висела большая картина с изображением зимнего пейзажа. В дальнем темном углу осталась на месте репродукция картины Пикассо в рамке. Я снимаю ее со стены.
— Что ты делаешь? — спрашивает мама. Выражение обиды сошло с ее лица. Она покраснела и явно рассержена моим поведением.
— То, что мы должны были сделать сразу после того, как он ушел, — объясняю я.
— Перестань…
Испытывая прилив адреналина, я прохожу мимо мамы, отодвинув ее локтем. Как так получилось, что там, на другой стороне, за зеленым порталом, все так хорошо, а здесь все так чудовищно плохо?
Привстав на цыпочки, я вожу рамой по стене над камином, пока прикрепленная сзади петля не попадает на торчащий из штукатурки старый гвоздь. Отхожу, чтобы оценить эффект.
Изображение обнаженной женщины смотрится над камином отлично.
— Ты говорил с отцом? — спрашивает мама злобно. — Это он тебя надоумил?
Я сердито смотрю на нее.
— А разве не он превратил это место в свалку?
Переместившись в кухню, я морщусь при виде застарелого беспорядка и грязи. Наверное, Нина, придя сюда, испытала нечто подобное. Интересно, там, в другом мире, в моем доме такой же бардак? Маловероятно. Открыв дверцы серванта, я распределяю немногочисленные чистые тарелки, чтобы полупустые полки были заставлены равномерно. Слышу, как мама входит на кухню вслед за мной, но смотреть на нее принципиально не желаю. Вытащив из-под мойки переполненный пакет с мусором, я выношу его на улицу. Вернувшись, включаю воду и принимаюсь мыть лежащие в раковине грязные тарелки, стаканы и кастрюли.
Мама не произносит ни слова. В течение какого-то времени на кухне раздается только тихий звон стаканов, перекатывающихся по дну наполненной водой раковины.
— Она была такая красивая, милый…
Из раковины, полной горячей воды поднимается пар. Выключаю кран. В одной руке мама держит горящую сигарету, на конце которой уже образовалась невесомая трубочка пепла. Я положил стопку фотографий Вив на стойку, а мама нашла их и разложила перед собой. По щеке ее скатывается слезинка. Она указывает рукой на снимок, сделанный во время внеклассной работы по биологии, когда мы ходили в поле изучать растения. Это было незадолго до того дня, когда я сломал ногу. На фотографии Вив наклонилась над усыпанным розовыми цветами кустом, чтобы разглядеть сидящую на нем бабочку. Она улыбается одной стороной лица, ожидая, пока насекомое заметит ее и упорхнет. Вив любила поступать так. Ей всегда было интересно знать, насколько близко можно подойти к живому существу.
От этих мыслей на меня накатывает привычная волна горя, но неожиданно я вспоминаю, что не далее как сегодня держал Вив в своих объятиях.
Изучив фотографии, мама окидывает взглядом кухню, в которой мне удалось навести минимальный порядок.
— Я не знала, где ты можешь быть, и позвонила миссис Саммерс. Она хочет помочь…
— Она мне уже помогла, — перебиваю я, — но мне кажется… нужно сделать небольшой перерыв.
Положив тлеющую сигарету в переполненную пепельницу, мама пристально смотрит на меня.
— Звонил твой тренер.
— Рид? — снова перебиваю я. — Он больше не мой тренер.
— Он заместитель директора школы. Ему небезразлична твоя судьба, милый, как и всем нам.
Еще раз оглядев кухню, в которой появились робкие намеки на порядок, мама удрученно опускает плечи.
— Последние несколько месяцев были для тебя адом, я понимаю.
Я слежу за струйкой дыма, поднимающейся над пепельницей. Вот так мама представляет себе заботу о ребенке — нужно, чтобы я непременно знал, как все обо мне беспокоятся. На меня накатывает желание рассказать ей о своих сегодняшних открытиях. «Перестаньте волноваться, — мог бы сказать я, — Вив снова со мной». Но такого разговора, ясное дело, быть не может, поэтому проще подыграть маме. Сажусь на стул рядом с ней.
— Да уж… непросто было.
— Я готова сделать что угодно, — говорит она, взяв меня за руку, — лишь бы тебе было легче. Ты только скажи…