— Просыпайтесь, — сказал я негромко.
Они одновременно открыли глаза. Аббрутин мы между собой называем «буратин».
Сделай из него Буратино. Делаю, начальник.
— Садитесь.
Они сели. Они улыбались мне. Искренние улыбки детей, еще не знающих, что мир не слишком добр. Я подал одному из них блокнот, ручку, сказал:
— Пиши по-русски: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет…» — я продиктовал две строфы. — Передай блокнот соседу…
Улыбка — он сделал мне приятное. У соседа тоже улыбка — он готов сделать мне приятное., «Буря мглою. небо кроет…» Передай… Улыбки…
— «Буря мглою…» Дай ручку и блокнот мне…
Шквал улыбок. Так… делая поправку на «буратин»… вот этот.
— Вот этот, — сказал я Панину.
— Как тебя зовут?
— Меня зовут Тенгиз, — очень легкий акцент.
— А фамилия?
— Моя фамилия — Гурамишвили.
— Хорошо, Тенгиз. Меня зовут Сергей. Я твой лучший друг. Лучший друг. Ты должен делать все, что я тебе скажу. Запомни меня. А теперь отдыхай.
— Отдыхайте все, — сказал я.
Они улеглись и закрыли глаза.
Мы вышли на застекленную веранду. Дверь в комнату Крупицыных была приоткрыта. В душе обильно лилась вода.
— Очень внушаем, мягок, послушен, — сказал я. — Неплохая мышечная реакция.
Прекрасная память, легко обучаем. Наверное, круглый отличник. Чем они там занимались?
— Не знаю, — сказал Панин. — А зачем это? Я пожал плечами.
— Так, может, обойдемся без проволоки? — предложил Панин. — Раз такая хорошая внушаемость…
— Не стоит рисковать, — сказал я.
Наверное, Панин хотел возразить. По крайней мере, воздуху набрал. Возразить было что: введение проволоки вручную было никак не меньшим риском, а следовательно — переводом материала. Внушение же под аббрутином давало результаты немногим худшие, чем с проволокой. Однако в нынешнем нашем положении лучше было истребить без пользы десять живцов, чем промахнуться в решающий момент.
Внушение же под аббрутином давало результаты немногим худшие, чем с проволокой. Однако в нынешнем нашем положении лучше было истребить без пользы десять живцов, чем промахнуться в решающий момент. А кроме того, Панин, наверное, вспомнил «Самсон» — вспомнил и решил не связываться с таким говном, как я. Я бы на его месте поступил так же.
Вода в душе перестала литься, дверь открылась, и предстали Дима Крупицын и Валечка, мокрые и очень веселые. Помахали нам ручками и побежали вытираться.
— А где Серега? — спросил я Панина.
— С Командором.
— Что — не появлялись еще?
— Нет, и не звонили. Впрочем, мы и не договаривались… Ха! Вон они идут.
От реки шли, почти бежали, перебрасываясь на ходу мячом — нет, не мячом, каким-то тючком, — Командор и Серега Крупицын. Сзади шел Гера.
— Долго жить будешь, — сказал я Сереге, когда он вошел.
— Вспоминали уже?
— Вспоминали. Ну, что? Все в порядке?
— Да, осталось только маячки и сирены пришабашить.
— Ну, это в багаже.
— Знаю.
— Слушай, Сережа. «Зоннабенд» ты брал?
— Я брал. А что?
— Я его гробанул вчистую. Уже на свалку увезли.
— Ну, Пан! — Серега с уважением посмотрел на меня. — Ты и силен! Не напасешься на тебя…
— Держи, — я подал ему копию заключения дорожной полиции об аварии не по вине водителя. — Пусть оформят списание и дадут подмену.
— Ладно, — сказал Серега. — Я хоть переоденусь… В дверях он притиснул выходящую Валечку. Валечка хихикнула и тут же повисла на мне.
— Пан, как тебе наши красавцы? — спросила она, жмурясь. — Неужели за таких мальчиков тебе жалко поцелуя, Пан?
— Мне для тебя ничего не жалко… никогда… и ничего… о-о-о… — я изобразил последний вздох. Валечка отхлынула, глаза у нее были пьяные. — Все, спать, спать, — погнал я ее. — До обеда даже не просыпаться. Нужна будет твоя снайперская точность. Поняла?
— Будем вставлять им проволоку?
— Да, и потому…
— Поняла, поняла. Я уже паинька. Так можно? — она потупилась, сложила ручки на животике и ножкой заковыряла пол.
— Так можно. Беги.
Из коттеджа напротив вышел Командор, осмотрелся — будто бы любовался пейзажем.
Увидел Валечку, пошел ей навстречу. О чем-то спросил, кивнул, так же неторопливо продолжил путь.
— Какой будет объект? — деловито спросил Панин.
— Скажу — нэ повэриш, дарагой, — я достал из кармана пачку открыток с видами Москвы, нашел нужную, протянул ему.
— Ни хрена себе… — протянул Панин. — По крупной играем…
— По крупной, — согласился я.
Вошел Командор. Свежий, как майская роза. Не представляю, как нужно укатать Командора, чтобы чуть-чуть помять ему морду. Даже небритый он выглядит элегантно, как мушкетер на балу.
— Телевизор не смотрели? — с порога спросил он.
— Зря. Интереснейшие вещи творятся. Побоище в редакции «Садового кольца». Шесть человек убито. Потом — перестрелка с патрулем, ранено два солдата. А?
— Имена убитых не говорили? — Нет, а что?
— Надо как-нибудь узнать. Валерий Кононыхин, обозреватель.
— Прямо сейчас?
— Как получится. Когда это было?
— В шесть тридцать. Обещали подробности в дневном выпуске.
— Поздновато… Гривенник у тебя есть?
— У меня есть, — сказал Панин. Я набрал номер Кристы. После дюжины звонков она сняла трубку.
— Да?
— Доброе утро, Криста. Это я, Игорь.
— Ты? Разве ты еще не здесь? Вот здорово, а кто же тогда спит с Анни?