Поднялось пламя. Похоже, горел бензин. «Добрыни» уходили, но воздух не пустел окончательно: на малой скорости и небольшой высоте кругами ходили разлапистые двухфюзеляжные «сапсаны» — машины смешные с виду, но страшные в деле.
Позади меня — крыша мешала увидеть, откуда — донеслись пушечные очереди, и в небо потянулись трассирующие струи. В ответ грянуло несколько ракетных залпов — стрельба оборвалась. По-моему, это была единственная попытка отпора.
Выброска десанта длилась одиннадцать минут. Не. было потеряно ни одного самолета.
Через прицел я бегло осмотрел ближайшие улицы. Тройками и пятерками сновали егеря. На бульваре перед «Гамбургом» уже строили в шеренгу обезоруженных солдат Рейха. Никто не сопротивлялся. Небо понемногу меркло. «Сапсаны» иногда добавляли одну-две «Лены», но это было уже не то… Вторжение состоялось.
С чем вас и поздравляем, господа…
Я нацепил «горб», встал. Керосина оставалось на семь минут полета. Запустил турбину и шагнул с крыши. Перелетел реку — подумал еще: может быть, над водой?
Нет, решил срезать угол. На бреющем, почти касаясь крыш, полетел над старыми кварталами. Надеюсь, Феликс не такой идиот, чтобы ждать меня…
Удар был медленный, с оттяжкой: ниже колен ноги обожгло огнем, все опрокинулось и рванулось навстречу, наверное, я зацепился за какой-то провод или за антенну — грудью ударился обо что-то еще, невидимое, и удар этот был так силен, что лопнул узел крепления, «горб» покинул меня, и я повалился вниз, без опоры, но и без страха, с холодным неодолимым любопытством, это уже было, недавно, только что, — и тут мне показалось, что растрескался экран ноктоскопа, но нет — это переплетенные ветви дерева, в них-то я и вломился с треском не знаю чего, не было ни малейшей боли, не было вообще ощущения тела, падала чужая ненужная кукла, падала, падала — запах горящей кошмы! — удар спиной, затылком, меня впечатало в матушку-землю, как холодный штемпель в расплавленный сургуч.
..
Год 2002. Михаил 28.04. 13 час. 50 мин.
Константинополь, собор Спаса на Хоре
День был особый: Пасха и траур одновременно. При моей прискорбной ненабожности переживать длительные требы сложно. Поэтому я просто постарался отключиться.
Способ для этого я выбрал не самый лучший: стал вспоминать, что забыл сделать или сделал неправильно. Не дозвонился до отца; видимо, проявил недостаточно упорства. Не заявил в полицию о краже лодки; просто было не до того. Не позвонил матери; пришлось бы врать, а не хотелось. И… что-то еще.
Мерзкое чувство: будто застрявшая в горле тонкая рыбья косточка.
Я еще раз пролистал два последних дня: в обратном направлении. Но больше ничего серьезного не вспомнил. Наверное, просто реакция на то, что я ни черта не понимаю в происходящем…
Я повторил это еще раз: ничего не понимаю. Ничего не…
А почему, собственно? Что такого неожиданного и необъяснимого происходит?
Ничего…
Тем не менее я откуда-то знал: все происходящее не имеет никакого рационального объяснения.
Это я начитался Петьки.
Так вот, наверное, что я забыл: поискать его по-настоящему. Елочки зеленые, ведь я вообще его не искал! Я будто бы забыл о нем… хотя на самом деле — не забыл.
Но при этом — ни малейшей попытки…
Да, иногда я веду себя странно. Даже очень странно. Но ведь не настолько же!
Морок. Наваждение. Отвод глаз. Сейчас, думая о Петьке, я испытывал некое… томление? Желание переключиться на что-то другое?
Как будто пытался удержаться на маленьком, но очень скользком ледяном бугорке…
Запах воска и ладана становился все сильнее: будто я силился вспомнить что-то, с ними связанное. Но потом тупо застучало в висках, что-то тяжелое и холодное просунулось и стало скапливаться позади глаз, я смежил веки: резь.
Недосып. Дым.
Ничего. Скоро все кончится.
Голова и глаза болели так, что из собора я выходил слегка в тумане. Однако, судя по всему, никаких глупостей я не совершил. Один из телохранителей, Алексей, шел впереди, осторожно прокладывая путь, второй, Василий, — прикрывал сзади. Все было чинно. В дверях нас пропустил, посторонившись, Валерий Михайлович. В руке его был зажат серый бумажный конверт — в таких бросают в кружку пожертвования.
Значит, все готово…
Первая операция была простейшей: мы садились в машину, и в этот момент в нее стукался — так, чуть-чуть — грузовичок для уборки улиц. Меня выхватывали из машины и уводили под прикрытием в отель «Привал». Все это должно было происходить под прицелом минимум трех видеокамер — городского канала, «Европы» и «Веры»: все естественно, репортеры подкарауливают известных персон, которым в такой день миновать собор непросто. А в отеле телохранители должны раза два обратиться ко мне со словами «Ваше Высочество»…
К вечеру слух просто обязан распространиться. Я же попаду в еще одно незначительное происшествие…
Разыграли, как по нотам. Помойный грузовичок, за рулем которого я увидел того щуплого и в очках парня, стерегшего конспиративную квартирку, тюкнул нас в бампер, телохранители выхватили меня и, прикрывая собой, быстренько оттащили под своды. Суету репортеры засекли, это было видно, а кроме того, несколько туристов и паломников тоже быстренько отсняли нас на свои компакты. Что ж, сюжет будет. В холле меня установили в темный уголок за стойкой, рядом с телефонами.
Что ж, сюжет будет. В холле меня установили в темный уголок за стойкой, рядом с телефонами.
Телохранители стояли в шаге от меня, сканируя взглядами все окружающее пространство. Сквозь стеклянную стену, чуть осмугляющую внешний мир, я смотрел, как разбираются наш водитель, водитель помойной машины и дорожный полицейский.