— А теперь скажи, — обратился хозяин к жене, — вот это самое «мяу» — это что, междометие или наречие?
Вопрос был совершенно неожиданным и поставил хозяйку в тупик. Я, грешным делом, даже подумал, что у хозяина еще не прошло банное умопомрачение. Вообще, в округе за хозяином прочно укрепилась репутация странного человека. Некоторые даже утверждают, что он душевнобольной. Но хозяин был необычайно самоуверен. Он упорно повторял, что душевнобольной не он, а все остальные. Когда соседи называли хозяина собакой, он — вероятно, из чувства справедливости — в свою очередь называл их свиньями. Хозяин всегда старался быть справедливым. Беда с ним, да и только. Конечно, будучи таким странным человеком, он не находил в своем вопросе ничего странного, но на посторонний взгляд могло бы показаться, что он находится на грани помешательства. Вот почему жена только остолбенело глядела на него и не проронила ни слова. А мне тем более нечем было ответить. Внезапно хозяин заорал:
— Эй!
— Да, да? — испуганно отозвалась жена.
— Вот это твое «да-да» — междометие или наречие? Как ты полагаешь?
— Что за глупый вопрос? Не все ли равно?
— Нет, не все равно. Это величайший вопрос, занимающий сейчас умы наших филологов.
— Что такое? Это мяукание кошки-то? Глупости. Разве кошки мяукают по-японски?
— В том-то и дело. В этом вся трудность. Это называется сравнительным языкознанием.
— Ну что ж, — хозяйка была умна и не интересовалась такими глупостями. — Ну, и разобрались?
— В таком важном вопросе быстро не разберешься, — ответил хозяин, пережевывая печеную рыбу. Затем он принялся за тушеную свинину с картофелем. — Это что, свинина?
— Да, свинина.
— Хм… — произнес хозяин с величайшим презрением, проглотил кусок и протянул жене чашечку. — Выпью-ка еще одну.
— Что-то вы сегодня много пьете. Глядите, как покраснели.
— Ну и буду пить. Да, ты знаешь, какое слово самое длинное в мире?
— Знаю. Саки-но-кампаку-дадзё-дайдзин.
— Это имя. А я спрашиваю о самом длинном слове.
— Длинное, когда пишется по-европейски?
— Да.
А я спрашиваю о самом длинном слове.
— Длинное, когда пишется по-европейски?
— Да.
— Не знаю. Хватит вам пить. Принимайтесь за еду.
— А вот буду пить. Хочешь, скажу самое длинное слово?
— Скажите. И кушайте, пожалуйста.
— Вот оно: архаиомелесидонофруникерата [128].
— Белиберда какая-то.
— Не белиберда, а греческий язык.
— И что же это значит по-японски?
— Значения не знаю. Знаю только, как пишется. Если писать размашисто, можно растянуть на три с половиной вершка.
Странно, то, что люди обычно говорят только спьяна, он говорит в трезвом состоянии. Впрочем, сегодня он много выпил. Уже четыре рюмки вместо обычных двух. У него и после двух рюмок сильно краснеет физиономия, а сегодня она пламенела, как раскаленная кочерга, и ему, видимо, было нехорошо. Но он, очевидно, не собирался на этом остановиться и снова взялся за рюмку:
— Еще одну!
— Хватит с вас, — сердито сказала хозяйка. — Вам будет дурно.
— Пусть будет дурно. Надо привыкать. Омати Кэйгэцу сказал: «Пей!»
— Подумаешь — Кэйгэцу! — по мнению жены, знаменитый Кэйгэцу не стоил ни гроша.
— Кэйгэцу — это первый критик нашего времени. Он говорит «пей!» — значит, нужно пить.
— Ерунда все это. Пусть он не лезет не в свое дело, этот Кэйгэцу или Байгэцу, как его там… Что за чушь, пить, чтобы потом мучиться?
— Не только пить. Он говорил еще: «Общайтесь, гуляйте, путешествуйте».
— Ужас! А еще первый критик называется. Семейному человеку предлагает гулять…
— Гулять — это хорошо. Я и без Кэйгэцу гулял бы, если бы были деньги.
— Хорошо, что их нет. Вот был бы ужас, если бы вы начали теперь гулять.
— Ну, если ты говоришь, что ужас — не буду. Но зато заботься о муже как следует и угощай получше.
— Лучше того, что я подаю, у нас нет.
— Так уж и нет? Ладно, обязательно стану гулять, как только заведутся деньги. Ну, на сегодня хватит, — сказал хозяин и попросил рису. Кажется, он съел три чашки риса. Мне же достались три кусочка свинины и голова печеной рыбы.
Глава VIII
Кажется, я уже упоминал о бамбуковой изгороди, окружающей двор хозяина, когда объяснял спортивное упражнение «обход ограды». Но если вы думаете, что дом соседа Дзиро-тяна [129] находится сразу за этой изгородью, вы глубоко ошибаетесь. Правда, арендная плата за наш дом не велика, но ведь в нем живет Кусями-сэнсэй! И от соседей — всяких там «тянов» — Ет-тяна и Дзиро-тяна его отделяет не только тощая ограда, так что он не допускает с ними никакого панибратства. Нет, за нашей оградой с юга раскинулся пустырь шириной метров в десять, на окраине которого растут густые криптомерии. С веранды эти криптомерии кажутся лесом. Хозяин выглядит отшельником, отказавшимся от мирской славы, живущим в уединении с безвестным котом, своим единственным другом. Впрочем, криптомерии не такие уж густые, как я их расписываю, и между ними бесстыдно выставила свою крышу дешевая гостиница с превосходным и гордым названием «Гункакукан» — «Дом журавлиной стаи». И представлять себе хозяина таким, каким я его только что изобразил, тоже, конечно, дело нелегкое. Но уж если дешевая гостиница называется «Домом журавлиной стаи», то обиталище сэнсэя достойно названия «Гарюкуцу» — «Логово отдыхающего дракона».