— Итак, на основании известной вам теории равновесия для многоугольников получаем следующие двенадцать уравнений:
T1 cos a1 = T2 cos a2
T2 cos a2 = T3 cos a3…
— Вероятно, достаточно формул, — грубо прервал его хозяин.
— Но ведь суть доклада именно в этих уравнениях. — Кангэцу-кун был страшно обескуражен. Мэйтэй тоже выглядел несколько смущенным.
— Раз в этом вся суть, — сказал он, — то, может, вернемся к ним позже?
— Если опустить эти формулы, то и все мое исследование, на которое я затратил столько сил, пойдет насмарку…
— Да чего ты стесняешься, выбрасывай поскорее, — спокойно произнес хозяин.
— Ну что ж, будь по-вашему, но только зря это.
— Вот теперь хорошо, — к моему несказанному удивлению, захлопал в ладоши Мэйтэй.
— Перейдем к Англии. Упоминание в «Беовульфе» [57] слова «галга», то есть «виселица», позволяет думать, что смертная казнь через повешение, несомненно, была введена уже в ту эпоху. Согласно Блэкстону [58], если приговоренный к повешению преступник почему-либо не умирал на виселице, он должен был подвергнуться этому наказанию вторично, но, как ни странно, в «Петре Пахаре» [59] встречается такая фраза: «Каким бы ни был злодей, нет такого закона, чтобы вешать его дважды». Неизвестно, кто из них прав, но есть немало примеров, когда из-за нерадивости палача преступник не мог умереть сразу. В тысяча семьсот восемьдесят шестом году состоялась казнь через повешение знаменитого преступника Фицджеральда. Однако по странному стечению обстоятельств в тот момент, когда выбили подставку у него из-под ног, веревка оборвалась. Начали все снова, но на этот раз веревка оказалась слишком длинной, ноги преступника коснулись земли, и он снова остался жив. И только на третий раз, уже с помощью зрителей удалось довести дело до конца.
— Дальше, дальше, — внезапно оживился Мэйтэй. Даже хозяин проявил какие-то признаки заинтересованности.
— Вот уж действительно смерть не берет, — проговорил он.
— Еще одна интересная деталь: говорят, что у повешенного увеличивается рост ровно на сун [60]. Здесь не может быть никакой ошибки, врачи точно измерили.
— Это что-то новое. Взяли бы да повесили на минутку, скажем, Кусями-куна, глядишь, он подрос бы на целый сун и стал бы таким же, как все остальные люди, — сказал Мэйтэй и оглянулся на хозяина. А тот вопреки ожиданиям с очень серьезным видом спросил:
— Кангэцу-кун, были такие случаи, когда люди вырастали на целый сун и после этого?
— Такое совершенно исключено. Дело в том, что в таком положении у человека вытягивается спинной мозг, короче говоря, тело не просто удлиняется, а в нем происходят разрывы.
— Тогда не надо. — Хозяин сразу же отказался от этой затеи.
Конца доклада не было видно, докладчик намеревался даже охарактеризовать физиологические процессы, совершающиеся в организме повешенного, но Мэйтэй непрестанно лез со своими дурацкими репликами, а хозяин то и дело зевал во весь рот, поэтому Кангэцу, остановившись на полуслове, собрал свои бумаги и ушел.
Конца доклада не было видно, докладчик намеревался даже охарактеризовать физиологические процессы, совершающиеся в организме повешенного, но Мэйтэй непрестанно лез со своими дурацкими репликами, а хозяин то и дело зевал во весь рот, поэтому Кангэцу, остановившись на полуслове, собрал свои бумаги и ушел. У меня не было возможности узнать, как держался Кангэцу-кун в тот вечер, как он ораторствовал, — всё это происходило где-то очень далеко.
Несколько дней прошло спокойно, но однажды, около двух часов пополудни, неожиданно как снег на голову свалился Мэйтэй-сэнсэй. Не успев сесть, он заговорил, да так оживленно, будто пришел сообщить по меньшей мере о падении Порт-Артура:
— Ты слыхал, что произошло с Оти Тофу в Таканава?
Хозяин, как всегда, угрюмо ответил:
— Нет, я уже давно с ним не встречался.
— Мне захотелось поведать тебе о неудаче, постигшей Тофу, вот я и пришел, несмотря на занятость.
— Опять преувеличиваешь, наглец ты этакий.
— Ха-ха-ха, не наглец, а бесцеремонный, прошу запомнить, ведь это касается моей чести.
— А, все равно, — как ни в чем не бывало ответил хозяин. Настоящее воплощение Тэннэн Кодзи!
— Говорят, что в прошлое воскресенье Тофу отправился в Таканава, в храм Сэнгакудзи. Правда, в такую погоду лучше было бы не ездить… Поехать в Сэнгакудзи или в другое подобное место мог додуматься лишь какой-нибудь провинциал, который совершенно не знает Токио.
— Это уже его дело. Ты не имеешь права ему запретить.
— Такого права у меня действительно нет. Да не в правах дело. В том храме есть балаган, называется он «Общество по охране вещей Гиси». Тебе известно об этом?
— Нет…
— Как, неужели неизвестно? Но ведь тебе приходилось бывать в Сэнгакудзи.
— Нет, не приходилось.
— Ну… Поразительно. Теперь понятно, почему ты изо всех сил защищаешь Тофу. Как тебе не стыдно — уроженец Эдо [61] и не знаешь Сэнгакудзи.
— Учителю этого можно и не знать. — Хозяин все больше и больше уподоблялся Тэннэн Кодзи.
— Ну, ладно. Итак, Тофу был занят осмотром выставки, когда пришли немцы — муж и жена. Они о чем-то спросили Тофу по-японски. Но ведь сэнсэй такой человек, ему ничего не надо — дай только поговорить по-немецки. И он без запинки выпалил несколько немецких слов. Неожиданно для него самого получилось очень здорово — уже потом он пришел к выводу, что в этом-то и крылась причина случившегося с ним несчастья.