Однако это не имеет прямого отношения к делу, а поэтому я возвращаюсь к основной теме. Чаще всего цикады скапливаются — если не нравится слово «скапливаются», можно употребить слово «собираются», но оно слишком банально, и я беру слово «скапливаются» — итак, чаще всего цикады скапливаются на платанах. Кажется, платан по-китайски называется «утун». Листьев на этих платанах необычайно много, причем каждый лист величиной примерно с опахало, и за ними совершенно не видно ветвей. Это обстоятельство сильно затрудняет выполнение упражнения по ловле цикад. Я даже задумался, не в мою ли честь сложена вульгарная песенка: «Слышу голос, но тебя не вижу я». Делать нечего, и я ориентируюсь по голосам. Примерно на высоте двух метров ствол платана, как по заказу, раздваивается. Здесь я останавливаюсь передохнуть и, скрываясь за листьями, высматриваю, где сидят цикады. Впрочем, иногда, пока я добираюсь до развилки, несколько цикад торопливо снимаются с места и улетают, шурша крыльями. Тогда все пропало. В смысле стремления к подражательству цикады такие же идиотки, как и люди. Стоит взлететь одной, как тотчас же поднимаются все остальные. А бывает и так, что цикады продолжают петь даже тогда, когда я достигаю развилки. Но сколько я ни оглядываюсь, сколько ни трясу ушами, мне не удается увидеть ни одной. Поскольку уходить и снова возвращаться канительно, я располагаюсь на отдых. Заняв в развилке удобную позицию, я дожидаюсь удобного случая и тут незаметно для себя погружаюсь в сон. Пробуждение от благостного сна на развилке бывает неприятным — я падаю вниз, прямо на каменные плиты, которыми вымощен двор. Но в большинстве случаев мне все-таки удается поймать цикаду. Правда, все удовольствие портит то обстоятельство, что выпустить ее из зубов на дереве нельзя ни на минуту, а когда добираешься до земли и наконец выплевываешь ее, она уже мертва. И сколько с ней ни играй, сколько ее ни царапай, она не шевелится. Между тем главная прелесть в ловле цикад состоит в том, чтобы молниеносно прижать ее передней лапой в тот самый момент, когда она, мужественно пройдя через все испытания, оживает и начинает энергично двигать брюшком. При этом госпожа цикада тоскливо пищит и бестолково размахивает тонкими прозрачными крылышками. В стремительности и красоте ее движений есть нечто, совершенно не поддающееся описанию. Это самое превосходное зрелище, какое только можно себе представить. Каждый раз, прижимая лапой госпожу цикаду, я требую, чтобы она показала этот спектакль. А когда спектакль мне надоедает, я извиняюсь и отправляю ее в рот. Иногда она продолжает спектакль даже во рту.
После ловли цикад следует упражнение в скольжении по сосне. Долго говорить об этом упражнении нет никакой необходимости, поэтому опишу его коротко.
Долго говорить об этом упражнении нет никакой необходимости, поэтому опишу его коротко. Судя по названию, может, вероятно, сложиться впечатление, что я действительно скольжу по сосне. Но это не так. Это просто особый стиль лазания по деревьям. При ловле цикад я карабкаюсь на дерево за цикадами, а при скольжении по сосне карабкаюсь, чтобы просто карабкаться. В этом и состоит разница между двумя этими видами спорта. Сосна — вечнозеленое дерево и с древних времен до наших дней имеет до отвращения шершавый ствол. Следовательно, нет ничего на свете менее скользкого, чем сосновый ствол, и ничего более удобного для того, чтобы цепляться руками. И цепляться лапами. Другими словами, нет ничего более удобного для того, чтобы цепляться когтями. Одним духом взбираюсь я вверх. А взобравшись, мчусь вниз. Мчаться вниз можно двумя способами: хвостом вверх, головой к земле, и хвостом вниз, головой вверх, то есть так же, как и подниматься. Я спрашиваю вас, люди, знаете ли вы, каким способом спускаться труднее? Вероятно, по вашему поверхностному мнению, поскольку, мол, речь идет о спуске, спускаться вниз головой — одно удовольствие. Ничего подобного. Вам известно о том, как Ёсицунэ [116] захватил перевал Хёдори, и вы, верно, считаете, что раз уж Ёсицунэ спускался вниз головой, то кошкам это и подавно подобает. Но это не так. Посмотрите, как растут у кошки когти. Они загнуты назад. Они способны, подобно клюву коршуна, подцепить и тащить предмет, но у них нет силы вытолкнуть предмет в обратном направлении. Пусть сейчас я легко и быстро вскарабкался вверх по сосне. Естественно, я — животное наземное, и по самой природе вещей не могу себе позволить надолго задержаться на верхушке. Если я задержусь, то непременно упаду. Но если просто отпустить лапы и падать — то это будет для меня слишком быстро. Поэтому я должен что-то предпринять, чтобы несколько изменить эту природу вещей. Для этого надо лишь спуститься вниз. Казалось бы, между падением и спуском существует огромная разница, но эта разница не так уж велика, как кажется на первый взгляд. Медленное падение означает спуск, а быстрый спуск означает падение. Разница между падением и спуском лишь в написании. Поскольку падать с сосны мне не нравится, я должен смягчить падение и спуститься. То есть я должен каким-то способом воспротивиться скорости падения. Мои когти, как уже говорилось, загнуты вовнутрь, а потому, если я, располагаясь головой вверх, выпущу когти, они будут удерживать мое тело от падения. В этом случае падение превращается в спуск. Правильность этого принципа очевидна. Но попробуем совершить спуск с сосны по методу Ёсицунэ, вниз головой. Когти здесь уже не играют никакой роли. Лапы скользят, удержать вес собственного тела невозможно, и тот, кто намеревался спускаться, начинает падать. Повторить таким способом захват перевала Хёдори трудно. Из всех кошек искусством скольжения владею, вероятно, один только я. А потому и название этому виду спорта дал именно я.