— То есть как это — показывает?
— Ну, наряды же показывают? Вот и он показывает, что курит.
— Чем так мучиться, лучше бы попросили у него.
— Ну, нет. Я же мужчина!
— Что, разве мужчине нельзя попросить табаку?
— Может быть, и можно, да я не попросил.
— И что же вы сделали?
— Просить я не стал. Я просто украл.
— Ого!
— Однажды дед взял полотенце и отправился купаться. Ну, думаю, если курить, то только сейчас, и принялся наслаждаться его табаком. Не успел я вдоволь накуриться, как раздвинулись сёдзи, и передо мной словно из земли вырос хозяин табака.
— Значит, он не купался?
— Он вспомнил по дороге, что забыл кошелек, и вернулся. Черт знает что! Как будто кому-нибудь нужен его кошелек!
— Видите ли, если учесть, что случилось с табаком…
— Ха-ха-ха… У деда был острый глаз.
Ну ладно, кошелек оставим. Раздвинув сёдзи, он, конечно, увидел, что комната полна дыму — ведь я в один присест выкурил дневную порцию. Недаром говорится, что дурная слава слышна за сто ри. Он сразу все понял.
— И что он вам сказал?
— Старик был, наверное, умудрен жизнью. Он молча завернул в бумагу табак, которого могло хватить сигарет на шестьдесят, и протянул его мне. «Если вы курите такой плохой табак, — сказал он, — можете курить на здоровье». И пошел купаться.
— Вот что называется эдоским [153] характером!
— Уж не знаю, эдоский там или мануфактурный, но после этого мы с дедом очень подружились. Я провел там две недели замечательно.
— И все это время угощались дедовым табаком?
— Да, конечно.
— Ну что, со скрипкой покончили? — осведомился хозяин и отложил книгу. Видимо, он сдался.
— Нет еще. Самое интересное только начинается. Стоит послушать. Кстати, как зовут сэнсэя, который заснул на доске го? Да, Докусэн-сэнсэй. Пусть и он послушает. Вредно так долго спать. Разбудите его, пожалуйста.
— Эй, Докусэн-кун! Поднимайся! Интересный рассказ! Поднимайся, говорят тебе! Видишь, все считают, что вредно столько спать. Твоя жена будет беспокоиться.
— Э? — Докусэн-кун поднял голову. По его бороде тянулась блестящая нитка слюны. — Ох, как я вздремнул… Сон спустился на меня, как облако на вершину горы. Ох, хорошо поспал!
— Это всем известно, что ты спал. Но ты, может быть, соизволишь подняться?
— Могу и подняться. Что-нибудь интересное?
— Сейчас будут на скрипке… Что делают на скрипке, Кусями-кун?
— Понятия не имею.
— Я буду играть на скрипке, — сказал Кангэцу-кун.
— Вот оно что. Сейчас он будет играть на скрипке. Докусэн-кун, подсаживайся к нам.
— Опять скрипка? С ума сойти можно.
— Ты-то не сойдешь. Ты же из тех, кто играет на бесструнных инструментах. А вот Кангэцу-куну придется — кии-пии, кии-пии — ему вот придется плохо. По всей округе будет слышно.
— Вот как? Вы что, Кангэцу-кун, не знаете, как играть на скрипке, чтобы не было слышно?
— Не знаю. Если вы знаете, научите, пожалуйста.
— Да чему здесь учить? Взгляни на белую корову, что бредет по дороге, и все поймешь, — сказал Докусэн-кун. Кангэцу-кун решил, что он несет эту белиберду спросонья, и переспрашивать не стал. Он снова приступил к рассказу.
— В конце концов я придумал. Весь следующий день — день рождения императора — я опять провел дома. Я то открывал, то закрывал корзину. Но вот наступила ночь, и под корзиной запел сверчок. Тогда я решительно извлек из корзины смычок и скрипку.
— Наконец-то, — сказал Тофу-кун.
— Теперь будь осторожен, — предупредил Мэйтэй.
— Прежде всего я проверил смычок — от рукоятки до наконечника.
— Ты выражаешься, как скверный торговец саблями, — заметил Мэйтэй.
— Знаете, когда подумаешь, что именно в этом твоя душа, чувствуешь себя точно так же, как самурай, который ночью при свете лампы осматривает любимый клинок. Сжимая смычок, я затрясся.
— Настоящий гений, — сказал Тофу-кун.
— Сумасшедший, — проговорил Мэйтэй.
— Ну, играй же скорее, — приказал хозяин.
— Сумасшедший, — проговорил Мэйтэй.
— Ну, играй же скорее, — приказал хозяин. Докусэн-кун молчал и всем своим видом выражал покорность судьбе.
— К моему восторгу, смычок оказался в полном порядке. Затем я приблизился к лампе и тщательно, со всех сторон осмотрел скрипку. И представьте себе, в течение этих пяти минут под корзиной непрерывно пел сверчок.
— Представили, представили. Играй же скорее.
— Нет, играть я еще не могу. О, что за счастье! На скрипке тоже не оказалось ни одного изъяна. «Итак, все в порядке», — подумал я и поднялся на ноги…
— Ты что, куда-нибудь пойдешь? — осведомился Мэйтэй.
— Ну слушайте же, не перебивайте! Не могу я рассказывать, когда меня перебивают на каждом слове…
— Господа, молчите! Т-с!
— Да ты один только и болтаешь, — сказал хозяин.
— Ах да, простите, пожалуйста. Внимание, внимание!
— Я взял скрипку под мышку и сунул ноги в дзори. Я вышел из дверей и прошел несколько шагов, но тут остановился. Нет, думаю, погоди…
— Ну вот, я так и знал, что где-нибудь случится короткое замыкание.
— И зачем тебе возвращаться? Ведь сушеной хурмы больше не осталось…
— Господа, мне очень неприятно, что вы все время надо мной подшучиваете. Я тогда буду рассказывать одному только Тофу-куну. Так вот, слушай, Тофу-кун. Я вернулся в комнату, закутался с головой в красное одеяло, которое купил за три иены двадцать сэн, дунул на лампу и потушил свет. И что бы ты думал? Стало совсем темно! И я не мог найти свои дзори.