Дверь заскрипела.
Едва не заорав, Бабариха отпрянула за угол и замерла с сильно бьющимся сердцем.
Никто не выскочил навстречу с горящей свечой, ничей топот не нарушил тишины. Бабариха на цыпочках вернулась к двери и заглянула в образовавшуюся щелку. Струящийся с улицы лунный свет помог разглядеть длинные ряды полок, печь и красующийся на ней набор чугунных утюгов. Гладильная!
Бабариха плотно затворила дверь и, кипя негодованием, вернулась к себе. Это ж надо додуматься: поселили царскую тещу рядом с гладилкой, как простую бабу, находящуюся в услужении! Ну, я им это припомню…
Хотя если здраво рассудить, то совсем неплохо, что за стеной оказалось нежилое помещение. Можно не опасаться, что чужие уши уловят что-нибудь, для них не предназначенное. Лишь бы не занесла кого нелегкая в ее дверь по делу неожиданному али по ошибке…
Бабариха обвела взглядом свою горенку. Да, обстановка небогата. Всей мебели — кровать, табурет колченогий да сундук сосновый, железом окованный. Впрочем, сундук-то как раз сгодится. Бабка попыталась сдвинуть его с места. Нейдет, зараза! Пришлось упереться в стену ногами и в таком непочтенном положении пихать сундук пядь за пядью. Пыхтя и потея, упрямая бабка подогнала тяжкий груз к самой двери. Всё! Теперь даже богатырям не удастся ее неожиданно распахнуть!
Бабуля утерлась платочком. На ее лице постепенно проступило выражение умиротворенности.
На ее лице постепенно проступило выражение умиротворенности. Тяжкие испытания остались позади, пришло время получить награду за труды. Пошарив за пазухой, Бабариха вышла на середину комнаты и расстелила на полу… вышитую скатерку.
— Хочу кувшин зелена вина! Серебряный, — уточнила она и в ожидании уселась на сундук. Ничего не происходило. Бабариха слегка обеспокоилась.
— Эй, как там тебя звать-величать? Скатерть-самобранка, пусть сию секунду появится передо мной кувшин зелена вина, заморского, хреческого, из царских подвалов.
Бабка напряженно уставилась на расшитую узорами машину времени. Та не реагировала.
— Эй ты, тряпка половая! Совсем обнаглела али заказа не поняла?
Бабариха задумалась. По всему выходило, что где-то она допустила ошибку. А если возможности самобранки ограничены и провизией она попросту не занимается?
— Ладно, нет вина — и не надобно. Денег дай! Скажем, три мерки золота. А лучше четыре. — Бабариха с надеждой вперила взгляд в вышитого петуха. Никакого ответа. Но ведь она своими глазами видела, как из скатерки появлялись… стоп. То-то и оно, что не появлялись, а исчезали! Сначала изумруды Лебеди, за ними доспехи богатырей…
— Верни то, что взяла! — крикнула Бабариха и вдруг заткнула рот кулаком: что, если сейчас перед ней явится ухмыляющаяся Повариха?
— Нет, нет, слышь, я перепутала… — в панике затараторила бабка. Впрочем, скатерке было безразлично.
Наверно, нужно сказать волшебное слово. Бабариха собралась с духом и выдавила:
— Слышь, пожалуйста… — Скатерку не проняло.
— Ах ты, чертова тряпица, так тебя и разэтак! — завизжала Бабариха, осыпая машину времени отборнейшим древнерусским матом. Но даже эти воистину волшебные слова остались без ответа. Обезумев от разочарования, бабка схватила скатерку и начала ее ожесточенно трясти, мять, выжимать и выкручивать. Всполошенные пылинки закружились по комнате. Бабариха пробовала материю на зуб, терла, топтала и выколачивала лаптем. Наконец она подскочила к тусклой лампадке и долго изучала скатерку на просвет. Драгоценностей внутри видно не было.
Притомившись, бабка снова опустилась на сундук. Эх, горе горькое, доля тяжкая… Не видать ей в жизни счастья! В кои-то веки попала в руки скатерть-самобранка, да и та бракованная… Бабариха внезапно замерла. Самобранка! Однако это вам не самодавалка!
Но какой может быть смысл в такой вещице? Непонятно. А может, в нее, как в шкаф, можно складывать добро на хранение?
Бабариха настороженно обошла скатерку кругом. Интересно, нет ли у нее привычки кидаться на предметы самостоятельно?
После некоторых раздумий Бабариха решилась пожертвовать парадной обувкой.
— На, подавись! — крикнула она, швыряя в петуха правый лапоть. — Не нравится? Держи второй! И платок забирай! И гребенку!
Куча не востребованных привередливой скатеркой вещей всё росла. Бабка вспомнила, что Повариха, прежде чем скрыться, зачем-то ощупывала узоры. Опустившись на колени, она принялась ползать по вышитым цветам, жалобно подвывая и колотясь головой об пол. Наконец она затихла.
Красный глаз петуха насмешливо поблескивал в лунном свете. «Издевается», — равнодушно подумала Бабариха. Петух подмигнул — и вдруг разразился звонким хохотом. «Разбежалась, карга старая! — корчилась от смеха Повариха, выглядывая из-за тугого гребешка. — Так я и отдам тебе свои сокровища!»
Гребешок стал наливаться на глазах — и вдруг вспыхнул ярким пламенем.
Закричав, Бабариха подскочила — и проснулась.
Скатерка безучастно валялась на полу. Наваленное старухой добро было в целости и сохранности. Обувшись и приведя себя в порядок, Бабариха туго скатала непокорную скатерку и утрамбовала ее в жестяную коробку из-под заморского печенья.