брызги летели во все стороны. Одна такая искра в пороховую кучу — и победа над куявцами станет пирровой.
— Вперед!!! — Бурцев подхватил с земли монгольское копье с бунчуком и первым бросился навстречу поджигателям.
Его услышали. И его послушались. Наверное, потому, что больше в этой суматохе слушать было просто некого, а развевающийся над головой Василия
бунчук доходчивее всяких слов указывал направление атаки.
Стычка произошла буквально в нескольких шагах от пороховых россыпей. Противостоять пешему, но превосходившему по численности врагу конные
факельщики не смогли. Трое несчастных — один новгородец и двое стрелков Бурангула, одежды которых особенно сильно пропитались кровью и порохом,
сами превратились в мечущиеся живые факелы и были затоптаны польскими лошадьми. Но уже через пару минут все закончилось: куявцы перебиты, а
победители спешно тушили догорающие среди трупов огни. Дмитрий уцелел. Чуть пошатываясь, держа в руках шлем, выдержавший удар Казимирова меча,
новгородец подошел к Бурцеву. Из уголка рта унбаши сочилась струйка крови. Правый ус и добрая половина пропыленной порохом бороды уже окрасило
красным.
— Ну, как ты, Дмитрий?
Десятник хлопнул его латной рукавицей по плечу — той самой рукавицей, которой при первом знакомстве так славно заехал Бурцеву в зубы.
— Наш новгородский шелом куявскому мечу ни в жизнь не пробить, — оскалился Дмитрий. — А уж клинок, который проломит голову мне, — тот и подавно
не выкован.
Бурангул тоже оказался живучим. И везучим: доспехи смягчили чудовищный удар конских копыт.
— Бывало и похуже, — заверил кочевник Бурцева.
— Ну, спасибо, что выручили.
— Ну, спасибо, что выручили. Если б не твой щит, Дмитрий и не твоя сабля, Бурангул…
— Да ладно тебе, — отмахнулся новгородец. — У нас в бою завсегда так, правда ведь, Бурангулка?
Сотник серьезно кивнул.
Глава 55
— Духи огня сегодня милостивы к нам! Они не тронули громовую смесь!
О, сам Кхайду соизволил явиться! Милостивые духи огня, значит? Вот как запросто все объясняется у могущественных ханов.
— Но без воинской доблести милость духов оказались бы не столь очевидной. — Кхайду словно угадал мысли Бурцева. — И доблесть будет
вознаграждена! Твоя доблесть — в особенности, русич Вацалав. Я видел твой подвиг. Я доволен им.
Хан в боевом облачении величественно восседал на крепком коньке. Позади сгрудились нукеры личной гвардии, все в седлах, все при полном
вооружении. Когда они только успели влезть в свои чешуйчатые панцири? Был, впрочем, в свите хана и один бездоспешный человечек — желтолицый Сыма
Цзян. Его узкие глаза заметно расширились, когда китаец измерил взглядом расстояние от затоптанных огней до рассыпанных дорожек пороха. Знаток
«громовой смеси» и мастер гильотинирования зацокал языком.
— Надо бы погоню снарядить, — устало произнес Бурцев. — Поляки ушли в лес.
— Знаю, — ответил Кхайду. — Две сотни уже прочесывают окрестности. Скоро к ним присоединится еще две.
Хм. А нам здесь хотя бы одна не помешала. Ох, как кстати, пришлась бы подмога в бою с куявцами. Ведь были же у тебя, хан, готовые к битве
нукеры. Вон они — толпятся за спиной.
Проницательный хан вновь понял его без слов:
— Хочешь спросить, русич, почему к вам не пришла помощь?
В данном случае насупленное молчание было знаком согласия. Кхайду понимающе кивнул:
— Поляки слишком близко поднесли свои факелы к громовому порошку. И послать к вам моих лучших воинов означало бы отправить их на гибель. А зачем
увеличивать число ненужных жертв? Вы должны были сами бороться за свое спасение. Или погибнуть. Вы победили.
Понятненько… Хан, желая ограничить число потенциальных смертников, не стал гнать на пороховую кучу элитную гвардию. Все правильно. Все разумно.
Все логично. И все же сердцем, не отошедшим еще от горячки боя, Бурцев никак не мог постичь эту восточную логику.
— Ну, а лучники? — Он взглянул в глаза Кхайду. — Твои хваленые стрелки, непобедимый хан? Они-то могли поддержать нас? Неужели никто в лагере не
успел натянуть тетиву на лук?
Кхайду ответил спокойно:
— Лучники были готовы и ждали моей команды. Но помочь стрелами воинам, уже сошедшимся с врагом в рукопашной схватке, нельзя. Можно или не
стрелять вообще, или стрелять, чтобы перебить всех без разбора и спасти тем самым запасы громового порошка. Мне советовали второе…
Кхайду взглянул на китайца. Сыма Цзян опустил глаза.
— … но я выбрал первое, Вацалав. Тех, кто отступает под натиском врага, я караю. Тех, кто храбро сдерживает натиск, я милую и воздаю героям
должные почести. Иначе мне не будет веры среди воинов. А вера — она важнее громовой смеси.
Бурцев замер, ошарашенный. Выходит, они бились с поляками под прицелом ханских лучников!
— Ты достойно проявил себя в бою, Вацалав. Ты обратил в бегство польского нойона и всех его нукеров. Ты остановил всадников с факелами и спас
громовую смесь. Ты истинный богатур, русич.
Бурцев усмехнулся. Богатур, значит? Вот откуда пришло на землю святорусскую грозное слово «богатырь»… Ладно, раз не суждено стать рыцарем,
побудем пока богатуром. Впрочем, одним «богатурством» дело не ограничилось.