Потом ударили топоры.
— Кажется, кто-то нашел слугу с перерезанным горлом. Наверху — в большой зале — было много шума, потом что-то еще громче загрохотало у вас
здесь. Вот так: та-та-та-та!
Татарский сотник с любопытством взглянул на изрешеченную пулями дверь пыточной, продолжил:
— Сверху начали спускаться. Я услышал шаги на лестнице, запер подвал изнутри и сразу — к вам.
— Все правильно, — одобрил Бурцев, — теперь нужно срочно найти пленницу Конрада.
— А чего ее искать-то? — удивился сотник. — Когда вы звенели мечами, вон там кричала какая-то хатын-кыз.
Бурцев бросил клинок в ножны. Сунул за рыцарскую перевязь гранаты зарубленного гитлеровца. В правый сапог впихнул «вальтер». В левый — запасные
обоймы к автомату и пистолету. Через плечо перекинул ремень «шмайссера». Подхватил малую башенку перехода — обратный билет домой. Увесистая,
блин, зараза! Кивнул добжиньцу на заряженный фаустпатрон:
— Освальд, подбери! Только осторожней. Эта дура не дырявит двери, а вышибает на фиг!
Рыцарь осенил себя крестным знамением, но гранатомет поднял.
Бурцев мельком взглянул на запертую подвальную дверь. Лезвия топоров уже расщепляли ее, но провозятся с этой преградой крестоносцы еще долго.
— Веди, Бурангул! — крикнул он. — Где ты слышал женский крик?!
Юзбаши, сорвав со стены единственный на весь подвал горящий факел, бросился в дальний конец коридора. За ним бежал Бурцев.
Освальд, поотстав,
тащил тяжелую трубу фаустпатрона.
Коридорный тупик. И — дверь. Одна-единственная.
— Бурангул, сам не лезь, — Бурцев отстранил сотника от запертой двери. — Княжна — не покорная восточная женщина, а девица с норовом, к ней
особый подход нужен. На вот, лучше подержи.
Он сунул в руки татарину малую башню перехода.
— Только не урони! Для меня сейчас нет ничего дороже этой штуки. Не считая княжны, конечно.
Бурцев протянул подоспевшему добжиньцу факел Бурангула, перешел с татарского на польский:
— Посвети-ка, Освальд!
Затем снял шлем, водрузил его на меч в ножнах. Так оно безопасней будет. Помнится, при первой встрече Аделаида пустила в него арбалетный болт. И
неизвестно, чего ждать от горячей дочери Лешко Белого сейчас.
— Аделаида! Это я, Вацлав! — крикнул он. И лишь после этого рванул засов темницы.
Дверь распахнулась. Но никто не спешил кидаться ему на шею.
— Слышь, княжна! Вацлав я, Вацлав!
Бурцев сунул перед собой в темноту камеры шлем, покачивающийся на клинке. И не пожалел.
— Лжец! — раздался милый его сердцу визг.
На железный тевтонский горшок обрушился горшок глиняный. Черепки и липкая каша брызнули в стороны. Горшок был большой, каши было много.
— Хоть прилично тебя тут кормили — и то хорошо, — хмыкнул Бурцев.
Не узнать княжну после подобной выходки невозможно. Он перехватил тоненькую ручку, уже целившую ногтями в глаза, вытянул девушку на свет.
Господи, до чего же она измождена, грязна и перепугана! И прекрасна при этом!
— Ты?! Здесь?! — Дочь Лешко Белого щурила глаза от факельного света. Счастливая улыбка появилась на губах княжны. Но Аделаида рассмотрела черный
тевтонский крест на накидке своего спасителя. Углядела княжна и две фигуры в доспехах братьев ордена Святой Марии за спиной Бурцева. Княжна
вскипела:
— Так ты заодно с этой тевтонской мразью, русич!
— Утихомирься, княжна, — подал голос Освальд. Добжинец взвалил гранатомет на плечо, словно алебарду, снял шлем. Догадавшись, что именно смутило
пленницу, примеру рыцаря последовал и Бурангул. Лучше бы он этого не делал…
Как только в свете факела показалась улыбающаяся татарская физиономия, Аделаида, пискнув, метнулась обратно в камеру. Бурцеву стоило немалых
усилий вновь извлечь ее оттуда.
— Это же язычник Измайлова племени! — яростно отбивалась полячка. — Адово отродье! Богопро-а-ап!
Пришлось закрыть девушке рот, чтобы объяснить ситуацию:
— Это хороший язычник. Добрый, белый и пушистый. Он нам помогает, и, между прочим, именно его меч только что сразил Конрада Тюрингского.
Аделаида издала удивленный звук, и Бурцев рискнул отпустить девушку:
— Остальное объясню позже, княжна. А сейчас уходим. Будем пробиваться наверх.
— Пробиваться? — Усы Освальда грозно встопорщились, добжинец убрал с плеча гранатомет. — В таком случае, Вацлав, забери, пожалуйста, эту палицу.
Я предпочитаю драться мечом.
— Палицу?! Освальд, только не вздумай, ради бога, кого-нибудь треснуть этой «палицей». Сам без головы останешься и нас оставишь. А мечами махать
пока не нужно. У меня есть кое-что посерьезнее.
Он снял с плеча автомат. Добжинец притих.
— Первым пойду я, — сказал Бурцев.
За ним юркнула Аделаида. «Добрый и пушистый» Бурангул бережно нес башню перехода. Последним следовал Освальд с фаустпатроном. Меч рыцаря остался
в ножнах.
Глава 77
Дверь в подвал держалась уже на честном слове. Топоры тевтонов неумолимо превращали дерево в щепу.
Бурцев встал напротив. Поднял «шмайссер». Нажал на курок. Две длинные очереди по запертой двери прогремели в замкнутом пространстве подвального
помещение трубами судного дня.
Аделаида, закрыв глаза и уши, завопила от страха. Бледный Освальд впечатался в стену. Даже невозмутимый Бурангул присел, вжав голову в плечи. О