Далеко вверху виднелась дырчатая крышка, сквозь которую Вигала разглядел темное ночное небо Эллали. И даже одну звездочку.
— И что теперь?
Терли, к которой был обращен этот вопрос, рассеянно оглянулась.
— Будем подниматься.
— Как?
— Хоть ты и не хочешь затапливать город, но выхода нет. Если жижа поднимется, она поднимет и нас. Это все, что я смогла придумать.
— Если меня будут судить, — не слишком ласково сообщил ей эльф, — я скажу, что это ты придумала.
Терли улыбчиво сверкнула из-под капюшона зубами:
— Я подтвержу, что это я украла и тебя, и всех остальных.
— Она еще улыбается, — сердито проворчал Вигала. — А как ты будешь топить город в помоях?
Терли жестом фокусника подняла вверх ломик.
— Помимо всего, он еще и управляет потоками. Водными… и теми, что содержат воду. Держи покрепче моих бедняжек, эльф. Сейчас придется окунуться.
Грязная, вонючая жижа бурунами закипела вокруг и начала стремительно прибывать. Вигала сгрузил со своих плеч вяло дергающиеся тела прямо в помои. Придется держать на поверхности сразу троих.
Ксеноногий бодро плавал в вонючих волнах, что-то гавкая на своем языке. Рядом с ним виднелась голова Терли, облепленная мокрым капюшоном. Когда пенящиеся отвратительные буруны захлестнули Вигалу с головой, он уже был облеплен сразу тремя телами. Хоть и обессиленные, узники инстинктивно хватались за то, что казалось им надежной опорой. Однако их судорожно сжатые конечности то и дело соскальзывали с него, так что эльфу приходилось отлавливать их за шиворот и снова цеплять на себя.
И при этом бить изо всех сил ногами, выталкивая наверх и себя, и своих пассажиров.
Он не видел, что Терли делала с крышкой, перекрывавшей им выход наверх, потому что его лицо большую часть времени находилось ниже уровня жижи.
В какой-то момент течение приподняло его, полузадохнувшегося и ничего не видящего, потому что едкая гадость, плескавшаяся в бассейне, залепила и больно жгла глаза, — и вышвырнуло на мостовую. Он проехался по камням щекой, а затем откашлялся и сел. Между его ног и мимо него текли вонючие ручьи, наполненные подозрительными кусками и комьями.
Эльф брезгливо отфыркался и стряхнул с ресниц гадость, залепившую глаза. А затем торопливо поискал глазами своих седоков.
Они валялись в потоке канализационного сброса небольшими холмиками.
Все трое были на месте.
* * *
— Тут, — сказал Тимофей. И наступил на угол, где крыша одного уровня переходила в крышу другого уровня.
Гордо наступил, прямо как Петр на берега Невы. — Здесь крыша постарее.
Посредине крыши неподалеку от угла действительно красовался прогиб, подобных которому они не видели на других участках. Совсем рядом тянулась зубчатая городская стена, вплотную примыкавшая к зданию.
— Чем будем крышу ломать — ногой или уж сразу пятой точкой? — сварливо поинтересовался Лexa. — Суворов ты наш недобитый…
— Гортензия! — Тимофей прохромал к прогибу.
Драконша, выдыхая из ноздрей струйки подсвеченного изнутри пламенем дыма и стуча когтями по покрытию, подбежала изящной рысью гиппопотама.
Леха в темноте гулким басом съехидничал:
— Имя-то какое для паяльной лампы — Гортензия…
Гортензия оскорбления не заметила — или просто не поняла. И смотрела на Тимофея счастливыми глазами, влажно блестевшими даже в ночной тьме, как два круглых омута. Стремясь загладить неловкость — не столько для Гортензии, которая так ничего и не заподозрила, сколько для самого себя, потому что грубость по отношению к беззащитной животной его смущала, — Тимофей ласково попросил:
— Милая… — Леха рядом закашлялся. — Ты можешь жечь не так сильно?
— Прикрути, горелка, лампу, а то дам по фитильку!
Беспрестанные комментарии Лехи уже начинали донимать. Но сделать Тимофей ничего не мог и только бессильно погрозил в темноту кулаком. В ответ донеслись ехидные смешки.
«Конечно! — радостно курлыкнула Гортензия. — Скажи только мне, к какой цели стремишься ты, о пламя моего женского сердца?»
Слава богу, эти слова слышал только он.
— Э-э… мне нужно, чтобы ты подпалила крышу. Слетка, чтобы проделать отверстие внутрь.
Гортензия в ответ молча плюнула огнем в самый центр прогалины. В стороны полетели куски опаленного покрытия и искры. Резвых опустился на колени рядом с опаленной серединой, пощупал рукой край. Горячо. Но нельзя ждать, пока все остынет.
На другом краю тюрьмы нарастали крики. Он оглянулся. С той стороны здания сияли отсветы, освещавшие стены стоявших напротив домов и игравшие алыми сполохами в окнах, глядящих на тюрьму. То ли пожар разгорался с новой силой и его никак не могли потушить, то ли такое уж было здесь аварийное освещение. Что-нибудь вроде насквозь магических факелов, сияющих на всю улицу, аки огнь в ночи.
— Гортензия, э-э… пыхни-ка еще разок.
Нельзя ждать, пока здесь все остынет и он сможет
разломать крышу. К тому же Леха прав — чем ее разламывать? Разве что пресловутой пятой точкой…
Вновь шипение и веер горящих осколков. Пламя, которое теперь испускала Гортензия, было почти невидимым — и только свечение, ровное и голубоватое, разливавшееся от него, подтверждало, что оно действительно имело место.
Тимофей улегся на живот и осторожно подполз к краю образовавшегося провала. Больная нога отдавалась на каждое движение болезненными толчками. Силы держаться и двигаться ему придавала только мысль о том, что они найдут Вигалу. А там уж…