— Там на кровати платье. Надень его.
Я захожу в комнату, и Мамаша закрывает за мной дверь. Окно выходит прямо во двор, где стоит голубая машина. На этом окне тоже решетки. Я смотрю на широкую медную кровать и вижу перед собой не предмет мебели, а приспособление для пыток. Я беру платье. Оно белое, как будто кукольное, с кружевной оборкой. Я сразу понимаю, что это значит, и тошнота усиливается от страха. Когда тебя просят играть ребенка, предупреждала меня Алена, это значит, что от тебя ждут испуга.
Им нужно, чтобы ты кричала. А лучше всего, если ты будешь истекать кровью.
Я не хочу надевать это платье, но боюсь ослушаться. Когда за дверью раздается звук приближающихся шагов, я уже одета и готова к испытанию. Открывается дверь, и заходят двое мужчин. Некоторое время они оглядывают меня, и я надеюсь на их разочарование. Надеюсь, они решат: я слишком худа или некрасива, развернутся и уйдут. Но они закрывают за собой дверь и надвигаются на меня, словно голодные волки.
Нужно забыться. Так учила меня Алена. Забыться, чтобы не чувствовать боли. Это я и пытаюсь сделать, пока мужчины сдирают с меня кукольное платье, а их грубые руки смыкаются на моих запястьях, заставляя меня корчиться от боли. Моя боль — вот за что они заплатили, и они не получат удовлетворения, пока я не закричу, пока мое лицо не покроется испариной и слезами. «Ах, Аня, как тебе повезло, что ты умерла!»
Когда все кончено, и я возвращаюсь в нашу темницу, Алена подсаживается на мою койку и гладит меня по волосам.
— Сейчас тебе нужно поесть, — говорит она.
Я трясу головой.
— Я хочу только одного — умереть.
— Если ты умрешь, значит, они победили. Мы не можем позволить им победить.
— Они и так уже победили. — Я поворачиваюсь на бок и подтягиваю колени к груди, превращаясь в тугой комок, чтобы укрыться от всего и вся. — Они уже победили…
— Мила, посмотри на меня. Ты думаешь, я сдалась? Думаешь, я уже умерла?
Я вытираю слезы.
— Я не такая сильная, как ты.
— Это не сила. Это ненависть. Вот что заставляет меня жить. — Она наклоняется ближе, и ее длинные волосы спадают каскадом черного шелка. То, что я вижу в ее глазах, пугает меня. В ее глазах горит огонь; она не в своем уме. Вот так Алена и живет — на наркотиках и безумии.
Дверь снова открывается, и мы все съеживаемся под взглядом Мамаши. Она указывает пальцем на одну из девушек.
— Ты, Катя. Твоя очередь.
Катя просто смотрит на нее и не двигается.
В два шага Мамаша пересекает комнату и бьет Катю в ухо.
— Иди! — приказывает она, и Катя, пошатываясь, выходит из комнаты.
Мамаша запирает дверь.
— Не забывай, Мила, — шепчет Алена. — Не забывай, что заставляет тебя жить.
Я смотрю в ее глаза и вижу ненависть.
10
— Нельзя допустить, чтобы эта информация просочилась, — сказал Габриэль. — Это может стоить ей жизни.
Детектив отдела убийств Барри Фрост ответил агенту ошалелым взглядом. Они стояли на парковке яхт?клуба «Санрайз». Воздух был неподвижен, и в водах залива Хингхэм?Бэй дрейфовали казавшиеся мертвыми парусные шлюпки. Взмокшие на жаре волосы липкими прядями нависали на бледный лоб Фроста. В заполненном людьми помещении Барри Фроста легко было не заметить, он предпочитал молча отступать в угол и, улыбаясь, оставался там, тихий и незаметный. Его доброжелательность помогала выдерживать порой очень бурный характер Джейн, в паре с которой он работал, и за два с половиной года совместной службы они прониклись друг к другу доверием. И вот сейчас двое мужчин, которым была далеко не безразлична судьба Джейн, — ее муж и коллега — смотрели друг на друга с нескрываемой тревогой.
— Нам никто не сообщил, что она там, — пробормотал Фрост. — Мы даже не догадывались.
— Нельзя допустить, чтобы пресса это разнюхала.
— Это было бы катастрофой, — шумно выдохнул Фрост.
— Расскажи мне, кто такая эта Джейн Доу. Расскажи все, что знаешь.
— Поверь мне, мы в лепешку разобьемся, чтобы спасти ее. Ты должен нам доверять.
— Но я не могу оставаться в неведении. Мне необходимо знать все.
— Ты не способен оставаться беспристрастным.
Мне необходимо знать все.
— Ты не способен оставаться беспристрастным. Она твоя жена.
— Вот именно. Она моя жена. — В голосе Габриэля прозвучали нотки паники. Он помолчал, пытаясь взять себя в руки, и тихо произнес: — Что бы ты делал, если бы твоя Элис оказалась там?
Фрост некоторое время пристально смотрел на Дина. Наконец кивнул.
— Ладно, заходи. Мы сейчас беседуем с президентом яхт?клуба. Это он достал ее из воды.
Из палящего зноя они попали в прохладный полумрак яхт?клуба. Здесь пахло так же, как и в любом прибрежном баре, — смесью соленого океанского воздуха с лимоном и алкоголем. Это было хрупкое сооружение, выстроенное на деревянном пирсе, с видом на залив. В окнах жужжали два портативных кондиционера, заглушая звон стаканов и тихий гул разговоров. Половицы скрипели у них под ногами, пока они шли в комнату отдыха.
Габриэль узнал двух детективов бостонской полиции, которые стояли у бара, беседуя с лысым мужчиной. Оба они, и Даррен Кроу, и Томас Мур — коллеги Джейн из отдела убийств — встретили появление Габриэля удивленными взглядами.
— Ого! — воскликнул Кроу. — А я и не знал, что этим занимается ФБР.