Вторая книга была для детей постарше — история Нью-Кробюзона. Беллис резко остановилась, увидев травленые картинки Ребер, Штыря и вокзала на Затерянной улице. Она быстро пролистала книгу, и на ее лице появилась удивленно-презрительная гримаса — история была сильно переврана. Из написанных на фальшиво-детском языке рассказов о Денежном круге, Неделе пыли и, — самый постыдный эпизод — о Пиратских войнах выходило, что Нью-Кробюзон — цитадель свободы, сумевшая выстоять, несмотря на почти непреодолимые и несправедливые обстоятельства.
Шекель зачарованно смотрел на нее.
— Попробуй-ка вот эту, — сказала она ему, протягивая «Отважное яйцо»; он почтительно взял книгу. — Она детская, — сказала Беллис — Саму историю можешь не брать в голову — она тебе покажется глупой и к тому же ничего не значит. Но я хочу знать, сможешь ли ты сообразить, о чем идет речь, если будешь разбирать слова, как я тебе показала.
Подчиняйся приказам букв, произноси слова. Тут наверняка встретятся те, которых ты не сможешь понять. Когда встретишь их — запиши, а список принесешь мне.
Шекель недоуменно посмотрел на нее.
— Записать? — спросил он.
Беллис поняла, что творится с ним. Шекель все еще считал, что слова существуют сами по себе — некие неясные символы, смысл которых только-только начал до него доходить. Он пока не представлял себе, что может сам их создавать, вкладывать в них смысл. Он еще не осознал, что, научившись читать, научился и писать.
Беллис нашла у себя в кармане карандаш и наполовину исписанный листок и протянула ему.
— Скопируй слова, которых не понимаешь, чтобы буквы стояли точно в том порядке, в каком они стоят в книге. И принеси мне, — сказала она.
Шекель посмотрел на нее, и на его лице снова мелькнула блаженная улыбка.
— Завтра, — сказала она, — приходи ко мне в пять часов, и я буду спрашивать тебя, что написано в этой книге. А потом будешь читать мне отрывки.
Шекель взял книгу, не сводя глаз с Беллис, и понятливо кивнул, словно они достигли делового соглашения где-то посреди Собачьего болота.
Когда они вышли из галеона, манеры Шекеля переменились — он снова напустил на себя нагловатый, чуть высокомерный вид и даже начал рассказывать Беллис о своей портовой шайке. Но при этом он крепко держал «Отважное яйцо». Беллис записала книгу на себя, даже не задумавшись, но Шекеля такое доверие глубоко тронуло.
Тем вечером снова было холодно, и Беллис уселась поближе к печке.
Неумолимая необходимость готовить пищу и есть стала вызывать у нее раздражение. Она сделала и то и другое без всякого удовольствия и как можно скорее, а потом села за книги Тиарфлая и принялась читать, делая заметки. В девять она оставила это занятие и, вытащив свое письмо, начала писать.
Синьденъ, 27-го пыля, 1779 (хотя здесь это и лишено всякого смысла. Здесь сегодня 4-е седьменя, кварто Морской черепахи, 6/317), Труба «Хромолита».
Я буду продолжать поиски разгадки. Поначалу, читая книги Иоганнеса, я открывала их наугад и наугад листала страницы, собирала воедино те разрозненные сведения, что находила, и ждала вдохновения. Но теперь я поняла, что толку от этого мало.
Иоганнес сказал мне, что его работа — это одна из движущих сил города. По его книгам наверняка можно определить сущность того замысла, частью которого он является и о котором не желает распространяться; но замысла настолько важного, что Армада пошла на акт неприкрытого пиратства в отношении самой мощной державы Бас-Лага. Ведь в конечном счете Любовники возжелали заполучить к себе Иоганнеса, познакомившись с одной из его книг. Но я никак не могу сообразить, какая из его книг — то самое «нужное чтение», которое может вывести на его секретный проект.
И потому теперь я читаю их все по очереди, внимательно, начиная с предисловия и заканчивая указателем. Собираю информацию по крупицам. Пытаюсь уловить, какие замыслы могут стоять за его работами.
Конечно же, я — не ученый. Книг такого рода я прежде не читала. Большая часть написанного для меня — тайна за семью печатями.
«Вертлюжная впадина — это углубление на внешней стороне тазовой кости в том месте, где сходятся подвздошная и седалищная кости».
Это читается как описание фантастического существа: подвздошная, седалищная, тазовая, клиновидная и большая берцовая кости, тромбоциты и тромбины, келоид, рубец. Меньше всего мне пока понравилась книга «Анатомия сардул». Как-то раз молодой сардул боднул Иоганнеса; наверно, в то время он и работал над этой книгой. Могу себе представить, как эта зверюга носилась туда-сюда по клетке, чувствуя воздействие паров усыпляющего средства, и как она взбрыкнула в последний момент.
А потом сдохла и была перенесена на страницы мертвой книги, которая лишает Иоганнеса страстей, а сардула — шкуры. Скучное перечисление костей, вен и сухожилий.
Совершенно неожиданно у меня среди его книг появилась одна любимая. И это не «Теории мегафауны», и не «Транспланная жизнь», и не философия зоологии, которая прежде представлялась мне ближе, чем другие. Содержащиеся в этих томах невразумительные размышления кажутся мне любопытными, но туманными.
Нет, внимательнее всего я читаю опус, который кажется мне понятным и зачаровывает меня. Это «Хищничество в прибрежных водах Железного залива».