— Все это, — выдохнул Сайлас, и Беллис кивнула.
— Все, — сказала она. — Буровая, «Терпсихория», Иоганнес, остров анофелесов, цепи, фульмены, треклятый аванк… Все. И вот оно ради чего.
— Ради неограниченной власти, — произнес Сайлас так, словно эти слова были грязными. — Я полагал, что аванк им нужен для пиратских дел. Они на это намекали: Джаббер милостивый, с аванком можно столько наворовать! В таком варианте, по крайней мере, был бы хоть какой-то смысл. Но это… — Вид у него был недоуменный. — Сразу видно, что они — эти твои Любовники — не местные, а из похищенных; ни одному серьезному пирату такая херня и в голову бы не пришла.
— Они опасны, — просто сказала Беллис. — Они фанатики. Дерьмо господне, я понятия не имею, смогут ли они и в самом деле пересечь Пустой океан. И не хочу это выяснять. Я… я слышала их, когда они были вдвоем. — Он вопросительно посмотрел на нее, но не спросил, как ей это удалось. — Я знаю, что они из себя представляют. Я не позволю, чтобы такие вот люди — одержимые утописты — тащили меня на другой конец света, в место, которого, может, и нет, а если есть, то опаснее его в Бас-Лаге не найдешь. Мы все больше и больше удаляемся от Нью-Кробюзона. Но я еще не оставила мысли вернуться домой.
Беллис поняла, что ее бьет дрожь, стоило подумать, как далеко от нее дом. А если Утер и другие правы? Если им и в самом деле удастся пересечь океан?
Множество возможностей. Мороз подирал по коже от этой мысли, которая казалась ей угрожающей, подрывающей основы мироздания. Беллис чувствовала себя песчинкой, и это оскорбляло и пугало ее.
«Словно какой-нибудь родник в степи , — копошилась в ее голове неясная мысль, — где слабый, и сильный, и хищный заключают на время водопоя перемирие — газель, антилопа, мафадет и лев. Все возможности сошлись в чертовской гармонии — победитель, сильнейший, факт, реальность, позволить неудачникам жить, позволить жить им всем. Пацифизм и патетика ».
— Поэтому-то они и помалкивают, — сказала она. — Они знают, что люди будут против.
— Они боятся, — пробормотал Сайлас.
— Любовники сильны, но они не могут в одиночку простоять всем остальным кварталам. А если еще ближе к делу, то они побаиваются и своих собственных людей.
— Бунт, — выдохнул Сайлас, и Беллис мрачно улыбнулась:
— Мятеж . Они боятся мятежа. И вот почему нам нужен Саймон Фенч.
Сайлас медленно кивнул, потом наступило долгое молчание.
— Ему придется распустить слухи, — сказал он наконец.
— Ему придется распустить слухи, — сказал он наконец. — Листовки, разговоры, слухи, все такое. В этом он крупный специалист. Я позабочусь, чтобы он сделал это.
— Извини, Беллис, — сказал Сайлас, когда она встала, собираясь уходить. — Я был тебе не лучшим другом. Я был так… Дел много, трудных дел. Я нахамил, увидев тебя, извини.
Беллис смотрела на него. В ней говорили неприязнь и — как ни парадоксально — остатки того, что когда-то соединило их. Словно осколок воспоминания.
— Сайлас, — сказала она, холодно улыбаясь, — мы ничего не должны друг другу. И никакие мы не друзья. Но мы оба заинтересованы в том, чтобы сорвать план Любовников. Я в этом смысле беспомощна, а ты, вполне вероятно, сможешь сделать что-нибудь. Надеюсь, ты попробуешь, а потом сообщишь мне, что у тебя получилось. Не больше. Никакого другого общения с тобой я не ищу. Я не хочу, чтобы ты приходил ко мне как друг .
После ухода Беллис Сайлас Фенек еще долго оставался в «Пашакане». Поглядывая на темнеющее небо, он прочел несколько листовок и газет — шрифт смазанный, нечеткий. Дни стали заметно длиннее, и он подумал о лете в Нью-Кробюзоне.
Ждал он долго — именно сюда приходили люди, полные решимости найти его. Но он читал и пил в одиночестве. Когда Сайлас выходил из помещения, одна одетая в лохмотья женщина с любопытством проводила его взглядом, — больше на него никто не обратил внимания.
Фенек направился домой по петляющим улочкам и закоулкам Ты-и-твой на испачканный маслом металлический корабль «Тягомотина», находившийся в тихой части города. Рядом с ним вырисовывались контуры громадного корабля, прежде бывшего фабрикой, а теперь превращенного в армадский сумасшедший дом.
Сайлас сидел у себя дома, в одном из невзрачных бетонных блоков, построенных рядом с трубой «Тягомотины», прямо в тени сумасшедшего дома. Сидел и ждал. В одиннадцать часов в дверь раздался стук — прибыл связной. Впервые за много дней у них появилась важная и серьезная тема для разговора. Фенек медленно подошел к двери, и его походка, манера, выражение лица чуть изменились.
Открывая дверь, он уже был Саймоном Фенчем.
На пороге стоял крупный пожилой какт и нервно оглядывался по сторонам.
— Хедригалл, — тихо сказал Фенек изменившимся голосом. — Я тебя жду. Нужно поговорить.
На лунокорабле «Юрок», отличавшемся бесстильной, со множеством выступов архитектурой, собирались вампиры.
Бруколак созвал конклав своих немертвых подручных, своего войска. Когда вечерние сумерки сменились ночной чернотой, они легко и бесшумно, словно листья с деревьев, сошли на лунокорабль.
Все жители Сухой осени знали, что их вампиры всегда стороже. Они не носили никакой формы, их личности не были известны.