Беллис замерла, она смотрит, учащенно дыша. Во всех других местах бой уродлив — движения случайные, хаотичные, глупые. Она приходит в ужас оттого, что Доул может сделать схватку красивой.
Он снова замер на мгновение — кробюзонские солдаты перегруппировываются и окружают его. Он среди врагов. И тут в воздухе мелькает керамический меч, похожий на отполированную кость.
Первый удар меча точен и настолько быстр, что его невозможно увидеть, — меч, перерубив шею врага, мелькает среди струй живицы, хлынувшей из раны умирающего какта. Но теперь Утер Доул оказывается в тесном кольце, и он снова выкрикивает свое имя. В нем не чувствуется страха, он меняет позу и тянется рукой к поясу, чтобы запустить мотор и включить Меч возможного.
Раздается щелчок, точно разряд в воздухе, потом слышится гул. Беллис не может уследить за правой рукой Доула. Она словно мерцает, вибрирует. Она существует вне времени.
Доул двигается (танцует ) и поворачивается лицом к толпе атакующих. С легким обезьяньим изяществом уводит он назад свою мельтешащую левую руку и с потрясающей быстротой поднимает правую.
Его меч расцветает.
Его меч множится, он ликует, он поет на множество голосов. У Доула тысяча правых рук, наносящих удары в тысяче направлений. Тело его двигается и напоминает поразительно сложное дерево, его правые руки повсюду в воздухе — материальные и призрачные.
Некоторые из них почти не видны, некоторые едва заметны. Все они двигаются со скоростью Доула, все держат его меч. Они попадают внахлест, проходят друг сквозь и жалят в том месте, куда опускаются. Доул наносит удары слева направо и справа налево, вниз и вверх, он колет, отражает и яростно рубит — все это одновременно. Сотня клинков отражает все атаки его противников, неисчислимо больше безжалостно атакует.
Его меч рассекает и разрубает врагов, те падают, получая множество чудовищных ран. Доул наносит удары, вокруг него бьют невероятные фонтаны крови и криков.
Доул наносит удары, вокруг него бьют невероятные фонтаны крови и криков. Кробюзонцы охвачены ужасом. Несколько секунд они смотрят, как падают их товарищи — окровавленные, умирающие. А Утер Доул снова движется.
Он выкрикивает свое имя, он поворачивается, прыгает, раскручивается над врагами, как пружина, наносит удары ногами, вращается, не прерывает движения, и, куда бы он ни обратился, повсюду собирает жатву Меч возможного. Доул окружен, защищен почти-мечами, спрятан за ними, его серые доспехи едва видны за полупрозрачной стеной его собственной атаки. Он похож на призрак, на бога мщения, на убийственный, остро заточенный ветер. Он идет сквозь строй бойцов, высадившихся на его корабль, и оставляет за собой кровавый туман и умирающие тела; на палубе везде валяются отрубленные конечности и куски плоти. Его доспехи из серых стали красными.
Перед Беллис мелькает его лицо. Оно искажено свирепой гримасой.
Убитым кробюзонцам нет числа, а их оружие — детские хлопушки.
Нанося одним ударом бесчисленное множество ран, Доул разрубает женщину-мага, которая пытается его остановить, и магическая сила ее такова, что брызнувшая кровь закипает на глазах; под клинком Доула падает на палубу огромный какт, который своим щитом отразил много сотен ударов Доула, но от всех защититься не смог; Доул убивает моряка-огнеметчика — горючий газ из резервуара проливается и вспыхивает в тот момент, когда Доул раскраивает его череп. Бесчисленное множество ран с каждым ударом.
«Боги, — шепчет про себя Беллис, не слыша собственных слов. — Джаббер, защити нас…» Она в ужасе.
Меч возможного Утера Доула действует меньше полуминуты.
Когда он отключает свой меч и внезапно замирает на месте, а потом поворачивается к оставшимся в живых кробюзонским морякам, лицо его уже спокойно. Холодная, весомая неподвижность его правой руки потрясает. Он похож на какого-то монстра, на призрака, одержимого убийством. Он часто дышит, он весь покрыт, пропитан, залит чужой кровью.
Утер Доул выкрикивает собственное имя и замирает в яростном ликовании.
Невидимый в тени Беллис человек отрывает статуэтку от своих губ.
Он в ужасе. Он абсолютно потрясен. « Я не знал, — в панике думает он, — я и не представлял, что оно может так обернуться…»
Человек видел высадку своих освободителей, видел, как они медленно прорываются сквозь ряды противника, захватывая «Гранд-Ост», покоряя судно, являющееся сердцем Армады… А теперь он видит, как всего за несколько секунд они оказались смяты, разбиты и уничтожены руками Утера Доула.
Он безумным взглядом обводит фрегаты, вклинившиеся между «Сорго» и городом, снова вводит язык в рот статуэтки и чувствует, как ему передается ее мощь. Он размышляет — не броситься ли ему в воду через груду мертвых тел внизу, не добраться ли до кробюзонских кораблей.
— Это я; — может крикнуть он. — Я здесь! Это за мной вы пришли сюда! Давайте же спасаться, бежать, выбираться отсюда!»
Но нет, не может же он убить всех, — думает человек и мужество возвращается к нему, когда он смотрит на красную от крови фигуру Утера Доула внизу. — Даже невзирая на этот его треклятый меч, кробюзонцев слишком много, да и армадские корабли уничтожены Сейчас здесь высадятся новые бойцы, и тогда мы сможем уйти победителями». Человек поворачивается и смотрит туда, где дредноуты добивают остатки армадского флота.