Под ним нет ничего, кроме воздуха, более пятидесяти футов воздуха, а потом вода — она лениво плещется и сверкает, как металл. Сквозь расщелину Флорин видел движение моря, там внизу. Теперь он теперь морское существо, он может различать рисунок течений. Он знает, что вода внизу глубока, так оно и выходит.
Он вытягивается в струну, и вода открывается перед ним с плеском, выдавливая воздух из его легких, он при ударе раскрывает рот и вдыхает воду через свои несчастные пересохшие жабры, и море снова смыкается над ним, принимая его в свою плоть. Оно приветствует его, ничтожную тварь.
О благодатные мгновения, когда он парит недвижно в темной воде! От блаженства, от безопасности кружит голову. Сюда не проберется ни одна комариха (ему приходит в голову мысль о других хищниках, и на мгновение безмятежность покидает его ).
Флорин чувствует тяжесть пакета в навощенной упаковке. Он прижимает его к животу и гребет перепончатыми ступнями. Ах, как давно он не плавал! Он чувствует, как расцветает в воде его кожа, как раскрываются, словно бутоны, его поры.
Чернота не до конца черна. Его зрачки расширяются, и он начинает видеть тени в темноте: утесы под водой, мусор, выкинутый из поселка, расщелину, уходящую в море, нарастающий мрак глубины. Он плывет через отверстие в утесе и чувствует, как меняется характер течения. Над ним, подобные беззубому старику, волны жуют берег.
Он сориентировался, он знает, куда нужно плыть. Мимо него проносятся какие-то крошечные существа, маленькие ночные рыбы. Флорин выставляет в сторону щупальца и плывет на глубине, пока не наталкивается на край скалы, и тогда пускается вдоль излучины берега. Его щупальца смелее его. Он, словно осьминог, трогает ими отверстия в скале — прикоснись он к ним пальцами, тут же в испуге отдернул бы руку. Приделанные щупальца — та его часть, что больше всего приспособлена к водной жизни, и он повинуется их чутью.
Флорин огибает остров анофелесов. Он чувствует касание анемонов и морских ежей и с неожиданной печалью осознает, что впервые плывет вблизи дна и может познакомиться с его жизнью, что, скорее всего, этот раз будет и последним, что здесь слишком темно и он ничего не видит. Он может только представить себе сплетение песка и камня, над которыми плывет, скалистые отроги и мертвое дерево, наверное, обросшее водорослями, — сочные краски, которые были бы видны при свете.
Проходят минуты, он продолжает грести. Вкус прибрежного моря не похож на вкус моря вокруг Армады. Вода здесь больше насыщена. Вкус мельчайшей жизни и смерти переполняет его.
И вдруг неожиданно возникает вкус ржавчины.
«Машинный берег», — думает Флорин. Он обогнул изгиб береговой линии и оказался в бухте. Его присоски ощущают что-то новое — распадающееся железо, механизмы, обглоданные морем. Вода над этим кладбищем насыщена солями металлов и на вкус напоминает ему кровь.
На поверхности, отливающей лунным сиянием, он видит три крупных силуэта — самхерийские корабли. Толстые цепи уходят в воду, а якоря покоятся среди останков устройств, которые намного старше их.
Флорин направляется вверх, чувствуя, как светлеет вода.
Флорин направляется вверх, чувствуя, как светлеет вода. Он поднимает руки, не выпуская пакета. Тень самого большого корабля сейчас прямо перед ним.
При виде его самхерийские какты приходят в неистовство. Они изображают гнев, грозят ему, складывая пальцы в кулаки, размахивая руками в колючках. Явление мокрого переделанного, поднявшегося по якорной цепи, привело их в недоумение. Теперь он стоит на палубе, вокруг него натекла лужа, и нервно поглядывает на небо, ждет, когда моряки отведут его вниз.
«Мне нужно поговорить с капитаном, друзья», — снова и снова повторяет он на соли, решительно, хотя и не без опаски. Те видят, что угрозы не действуют на чужака, и ведут его в чрево корабля, где полыхает пламя свечей.
Они ведут его мимо сокровищницы, где хранятся трофеи и добыча. Мимо кухни, где стоит густой запах подгнивших растений и варева. Ведут по коридору мимо клеток, в которых, сотрясая решетки своей тюрьмы, кричат злобные шимпанзе. Какты слишком грузны, а их толстые пальцы слишком неловки для лазанья по мачтам. Приматов с рождения обучают подчиняться свисткам и голосовым командам, они сворачивают и разворачивают паруса, как заправские моряки, даже не понимая, что делают.
Скучающих обезьян прячут здесь от голодных комарих.
Сенгка молча сидит в своей каюте, не приглашая сесть Флорина, который стоя отирает ветошью лицо и кисти. Капитан обессиленно положил свои огромные зеленые руки на стол, сцепив пальцы: он смотрит на Флорина Сака бесстрастно словно бюрократ человеческой расы.
Он политик. Едва увидев Флорина, которого быть здесь не должно, капитан понимает, что происходит нечто противозаконное, нечто, не отвечающее интересам армадских властей. Он отпускает охранников — а вдруг извлечь выгоду из этого сможет только он один? Охранники уходят, мрачно оглядываясь, — их любопытство не удовлетворено.
Несколько секунд проходят в тишине.
— Ну, рассказывай, — говорит наконец Сенгка. Он не затрудняет себя преамбулой, и Флорин Сак (с него на коврик все еще капает вода, руки сжимают пакет; он чувствует страх и вину, чувствует себя предателем, не хочет предавать Армаду) совсем не возражает против такого подхода. Содержимое вощеного мешка и коробки осталось сухим.