— Вы — да, но не Мундт, — быстро вставил Фидлер. — Мундт знал, что ему нужно искать, он даже заранее знал, что девушка предоставит необходимое доказательство. Крайне проницательно с его стороны. И что самое поразительное — Мундт знал о тысяче фунтов. Хочется спросить, как ему удалось до этого докопаться? Девушка ведь никому не рассказывала. Я видел девушку и уверен, что она никому ничего не говорила. — Взглянув на Мундта, он спросил; — Может, нам объяснит это сам Мундт?
Мундт помедлил — чуть дольше, чем следовало, как показалось Лимасу.
— Все дело в ее партийных взносах. Примерно месяц назад она стала платить на десять шиллингов больше. Я узнал об этом. И постарался выяснить, почему она может себе это позволить. И я выяснил.
— Блестящее объяснение, — сухо заметил Фидлер.
Наступила тишина.
— Полагаю, — начала председательница, переглянувшись с остальными членами трибунала, — теперь мы можем передать дело на рассмотрение Президиума. Разумеется, — добавила она, глядя на Фидлера маленькими, злобными глазами, — если вам больше нечего добавить.
Фидлер покачал головой. Казалось, что?то по?прежнему не дает ему покоя.
— В таком случае, — продолжила председательница, — мы с коллегами единодушны в том, что товарищ Фидлер должен быть освобожден от своих обязанностей до того момента, пока дисциплинарный комитет Президиума не вынесет соответствующего решения.
— В таком случае, — продолжила председательница, — мы с коллегами единодушны в том, что товарищ Фидлер должен быть освобожден от своих обязанностей до того момента, пока дисциплинарный комитет Президиума не вынесет соответствующего решения. Лимас уже находится под арестом. Напомню вам, что у нашего трибунала нет права выносить приговор. Прокурор республики совместно с товарищем Мундтом, без сомнения, разберутся в том, какой кары заслуживает британский шпион, провокатор и убийца.
Поверх головы Лимаса она поглядела на Мундта. Но сам Мундт не сводил глаз с Фидлера. Это был бесстрастный взор палача, прикидывающего, какой длины веревка ему понадобится.
И вдруг с внезапным озарением человека, которого слишком долго обманывали, Лимас понял весь дьявольский механизм.
Глава 24. Комиссар
Лиз стояла у окна спиной к охраннице и тупо смотрела на маленький дворик. «Сюда, должно быть, выводят на прогулку заключенных», — решила она. Она находилась в каком?то кабинете, на столе стояла еда, но Лиз не могла к ней притронуться. Она чувствовала себя больной и жутко усталой, физически усталой. Болели ноги, а лицо онемело и опухло от слез. Она казалась себе грязной, ей хотелось помыться.
— Почему ты не ешь? — снова спросила охранница. — Все уже позади.
Она произнесла это без малейшего сочувствия, так, словно девушка была идиоткой, не понимающей, что перед ней еда.
— Я не голодна.
Охранница пожала плечами.
— Возможно, тебе предстоит долгая поездка, да и готом тебя едва ли накормят.
— Что вы имеете в виду?
— В Англии трудящиеся голодают, — заявила охранница. — Капиталисты заставляют их умирать с голоду.
Лиз хотела было возразить, но передумала. Кроме того ей нужно, просто необходимо узнать кое?что, а узнать она могла только у этой женщины.
— Где я нахожусь?
— А разве ты не знаешь? — засмеялась охранница. — Надо бы спросить вон у тех, — она кивнула в сторону окна, — они объяснят где.
— Кто они?
— Заключенные.
— Какого рода заключенные?
— Политические. Враги народа. Шпионы, агитаторы.
— Откуда вы знаете, что они шпионы?
— Партия все знает. Партия знает о людях больше, чем они сами. Разве тебе не говорили этого? — Она посмотрела на Лиз и осуждающе покачала головой. — Ох уж эти англичане! Богачи сжирают ваше будущее, а вы сами им тарелки подносите. Все вы такие.
— Кто вам говорил о нас такое?
Охранница снисходительно улыбнулась и ничего не ответила. Казалось, она была очень довольна собой.
— Значит, это тюрьма для шпионов? — попыталась разобраться Лиз.
— Эта тюрьма для тех, кто отказывается признать реальность социализма, кто полагает, что у него есть право на сомнения, кто идет не в ногу со всеми. Для предателей, — кратко резюмировала она.
— Но что они сделали?
— Мы не можем построить коммунизм, не покончив с индивидуализмом. Нельзя, возводя великое здание, разрешать свиньям устраивать себе хлев возле его стен.
Лиз изумленно уставилась на нее.
— Кто вам все это наговорил?
— Я коммунистка, — гордо ответила та. — А здесь в тюрьме я — комиссар.
— Какая вы умная, — сказала Лиз.
— Я представитель трудящихся, — ответила женщина. — Мы отвергаем теорию о превосходстве умственного труда. Мы все здесь просто трудящиеся. Мы не признаем различий между умственным и физическим трудом. Ты читала Ленина?
— Значит, в этой тюрьме сидят люди умственного труда?
— Да, — улыбнулась охранница, — реакционеры, которые воображают себя представителями прогресса: они, видите ли, защищают личность от государства.
Ты читала Ленина?
— Значит, в этой тюрьме сидят люди умственного труда?
— Да, — улыбнулась охранница, — реакционеры, которые воображают себя представителями прогресса: они, видите ли, защищают личность от государства. Ты слышала, что сказал Хрущев о венгерских контрреволюционерах?