— Да, кто?то из них. Понимаете, Фидлер, мне довольно трудно вспомнить это, я в те дни уже здорово пил. — В его голосе неожиданно зазвучали примирительные нотки. — Вы даже не представляете, как трудно…
— Я еще раз спрашиваю вас, Лимас. Подумайте. Кто приносил досье вам?
Лимас уселся за стол и покачал головой.
— Не могу вспомнить. Может, потом вспомню. Но сейчас, правда, не могу. И не надо меня так теребить.
— Это ведь не могла быть секретарша Контролера, верно? Вы всегда передавали досье заместителю Контролера, возвращали досье лично ему. Вы сами мне сказали. Так что все поименованные в списке должны были получать досье раньше Контролера.
— Да, думаю, так и было.
— Тогда остается отдел специальной регистрации. Мисс Брем.
— Нет, она просто заведовала кабинетом секретной документации. Там хранилось досье, пока я с ним не работал.
— Значит, — вкрадчиво спросил Фидлер, — досье попадало к вам от Сателлитов?Четыре, не так ли?
— Думаю, так, — сказал Лимас беспомощно, словно был не в состоянии угнаться за блистательной работой мысли Фидлера.
— На каком этаже находится отдел Сателлиты?Четыре?
— На третьем.
— А расчетный?
— На пятом. Следующий после отдела специальной регистрации.
— И вы не помните, кто приносил досье наверх? Может быть, вы спускались к ним, чтобы забрать его?
Лимас в отчаянии покачал головой. Но вдруг резко обернулся к Фидлеру и буквально выкрикнул:
— Да я это был! Конечно же, я! А получал я его от Петера! — Лимас словно пробудился ото сна, он покраснел, лицо его было взволнованным.
— Вот в чем штука: помню, я как?то забирал досье у Петера в его кабинете. Мы еще поболтали с ним о Норвегии. Нам случалось бывать там вместе.
— У Петера Гийома?
— Да, у Петера. Я о нем совсем забыл. Он вернулся из Анкары за несколько месяцев до этого. Петер был в списке! Конечно, он там был! Вот в чем штука. Там стояло «Сателлиты?Четыре», а в скобках ПГ — инициалы Петера. До него этим занимался кто?то другой, но специальная регистрация заклеила то имя белой бумагой и внесла инициалы Петера.
— А какой территорией ведает Гийом?
— Зоной. Восточной Германией. Экономика. Маленький отдел, тихая заводь. Вот у него?то я и брал. А однажды, теперь припоминаю, он сам принес мне досье. Агентов у него не было. Я даже не понимаю, как он попал в эту историю. Петер еще с парочкой сотрудников занимался проблемами нехватки продовольствия. Реальным анализом положения.
— Однако, принимая во внимание особые предосторожности, окружающие «Роллинг Стоун», вполне возможно, что так называемая исследовательская работа Гийома на самом деле была частью операции по руководству этим агентом?
— Я ведь говорил Петерсу, — почти заорал Лимас, стукнув кулаком по столу, — что чертовски глупо думать, будто какая?то операция против Восточной Германии могла проводиться без моего ведома и, значит, без ведома всей берлинской организации. Я бы знал об этом, понятно? Сколько раз можно повторять одно и то же! Я бы знал!
— Именно так, — мягко заметил Фидлер. — Разумеется, вы бы знали.
Он встал и подошел к окну.
— Видели бы вы, как тут осенью, — сказал он, глядя в окно. — Как здесь красиво, когда начинают желтеть листья.
Глава 13. Скрепки и сорта бумаги
Фидлеру нравилось задавать вопросы. Юрист по образованию, он иногда задавал их единственно из удовольствия задать и продемонстрировать несоответствие между фактом и абсолютной истиной. Так или иначе, Фидлер был наделен той инквизиторской настойчивостью, которая для адвокатов и журналистов есть вещь самоценная.
В тот день после полудня они отправились погулять и спустились по гравиевой дорожке вниз в долину, а затем свернули в лес, тянущийся вдоль широкой неровной дороги, выложенной бревнами. Фидлер все время испытывал Лимаса, нисколько не приоткрываясь сам. Расспрашивал о здании на Кембриджской площади, о людях, которые там работают. Какое у них социальное положение, в каких районах Лондона они живут, работают ли их мужья и жены в том же учреждении. Он спрашивал о жалованье, отпусках, о морали и о столовой, спрашивал об их личной жизни, какие сплетни они обсуждают, какую философию исповедуют. Больше всего его интересовала их философия. Для Лимаса это был самый сложный вопрос.
— Что вы называете философией? — удивлялся он. — Мы ведь не марксисты, мы люди обыкновенные. Просто люди.
— Но вы же христиане?
— Не многие из нас, как мне кажется. Я знаю не так уж много христиан.
— Тогда почему они этим занимаются? — настаивал Фидлер. — У них должна быть какая?то философия.
— Почему же должна? Может быть, они не знают, есть ли она, да и не задумываются об этом. Не у каждого есть своя философия, — отвечал Лимас, несколько сбитый с толку.
— Тогда объясните, в чем заключается ваша философия?
— Ах, ради Бога! — оборвал его Лимас, и некоторое время они шагали молча.
Однако Фидлер был не из тех, от кого легко отвязаться.
— Если они сами не знают, чего хотят, то почему они так уверены, что правы?
— А кто вам сказал, что они в этом уверены? — раздраженно возразил Лимас.
— Тогда в чем они видят оправдание своих поступков? В чем? Для нас, как я уже говорил вам вчера вечером, все весьма просто.
— Если они сами не знают, чего хотят, то почему они так уверены, что правы?