— Послушайте, — внезапно сказал Лимас, — теперь мы можем обходиться без лишних церемоний. Понимаете? Мы оба знаем, о чем идет речь, мы оба профессионалы. Вы получили перебежчика по корыстным мотивам — вам повезло. Только, ради Бога, не делайте вид, будто прониклись ко мне внезапной симпатией.
Он, казалось, был на грани нервного срыва и сомневался, сможет ли на ней удержаться.
Петерс кивнул.
— Кифер сказал мне, что вы человек гордый, — бесстрастно заметил Петерс. А потом без улыбки добавил:
— В конце концов, с чего бы иначе вы стали бросаться на бакалейщика?
Лимасу показалось, что Петерс русский, хотя он не мог бы дать стопроцентной гарантии. Его английский был почти безупречен, ему были присущи спокойствие и манеры человека, давно привыкшего к цивилизованному обращению.
Они сели за стол.
— Кифер сообщил вам, сколько я намерен заплатить?
— Да. Пятнадцать тысяч фунтов в Бернском банке.
— Совершенно верно.
— Он сказал, что у вас могут быть дополнительные вопросы в течение года, — сказал Лимас. — И тогда, если я окажусь под рукой, вы заплатите еще пять тысяч.
Петерс кивнул.
— Я не согласен на такие условия, — продолжал Лимас. — Вы не хуже меня понимаете, что так дело не пойдет. Я хочу получить пятнадцать тысяч и смыться. Ваши молодчики не больно?то церемонятся с перебежчиками — наши тоже. Я не намерен просиживать штаны в Швейцарии, пока вы будете вылавливать одну мою сеть за другой.
Я не намерен просиживать штаны в Швейцарии, пока вы будете вылавливать одну мою сеть за другой. У нас тоже не дураки работают, они мигом сообразят, с кого за это спросить. Насколько мы с вами можем судить, они уже взяли нас на заметку.
Петерс кивнул.
— Вы могли бы, конечно, перебраться в какое?нибудь место понадежнее.
— За «железный занавес»?
— Да.
Лимас лишь покачал головой и продолжал:
— Я полагаю, вам понадобятся дня три на предварительное дознание. А затем вы вернетесь и потребуете более детального отчета.
— В этом нет необходимости.
Лимас с интересом взглянул на Петерса.
— Ага, понятно. Вы специалист. Значит, в игру вступил московский центр?
Петерс молчал и только смотрел на Лимаса, пристально вглядываясь в него. Наконец он взял карандаш и сказал:
— Начнем с вашей работы во время войны.
— Как прикажете, — пожал плечами Лимас.
— Значит, начнем с войны. Рассказывайте.
— Я был призван в инженерные войска в 1939 году. И уже прошел спецподготовку, когда поступило извещение о приглашении людей со знанием иностранного языка на особую службу за границей. Я знал немецкий и голландский и неплохо говорил по?французски. Солдатчиной я был сыт по горло — и я записался. Я хорошо знал Голландию: у моего отца было агентство по продаже станков в Лейдене, я прожил там девять лет. Для начала я прошел обычную проверку, а потом меня определили в школу в окрестностях Оксфорда, где обучили всей нашей рутине.
— Кто заведовал школой?
— Тогда я и сам этого не знал. Потом познакомился со Стид?Эспри и оксфордским профессором по фамилии Филдинг. Они?то и заведовали. В сорок первом меня забросили в Голландию, и я пробыл там почти два года. В те дни мы теряли агентов раньше, чем успевали завербовать новых, — это была просто мясорубка. Голландия — поганая страна для такого рода работы, тут практически нет малонаселенной сельской местности, негде устроить лежбище и разместить радиопередатчик. Вечно в пути, вечно в бегах. Это жутко выматывало. Я выбрался отсюда в сорок третьем и провел пару месяцев в Англии, потом меня перекинули в Норвегию, по сравнению с Голландией это было просто загородной прогулкой. В сорок пятом меня уволили в запас, и я вернулся в Голландию, чтобы попытаться возобновить отцовское дело. Ничего путного из этого не вышло, поэтому я вступил в долю к одному старинному приятелю, державшему в Бристоле бюро путешествий. Через восемнадцать месяцев мы обанкротились. И тут совершенно неожиданно я получаю письмо из департамента с вопросом, не угодно ли мне вернуться на службу. Тогда мне казалось, что с меня довольно, и я ответил, что должен подумать, а сам снял коттедж на Анди Айленд. Там я просидел с год, потом мне и это обрыдло, и я написал им, что согласен. Осенью сорок девятого я вернулся на службу. Конечно, стаж у меня был прерван — урезанная пенсия и всякая такая чертовщина. Вы успеваете записывать?
— Пока успеваю, — ответил Петерс и налил себе еще виски. — Разумеется, впоследствии мы обсудим все более детально с именами и датами.
В дверь постучали, и женщина принесла им завтрак — огромное количество холодного мяса, хлеб и суп. Петерс отложил в сторону записи, и они позавтракали в молчании. Дознание началось.
Остатки завтрака были убраны из комнаты.
— Итак, вы вернулись в Цирк, — сказал Петерс.
— Да. Какое?то время я сидел на канцелярской работе, составлял отчеты, давал предполагаемую оценку военной мощи стран Востока, прослеживал цепочки связей и всякое такое.
— В каком отделе?
— Сателлиты?Четыре. Я был там с февраля пятидесятого по май пятьдесят первого.
— С кем вы работали?
— С Петером Гийомом, Брайаном де Греем и Джорджем Смайли.
— С кем вы работали?
— С Петером Гийомом, Брайаном де Греем и Джорджем Смайли. Смайли ушел от нас в начале пятьдесят первого и перешел в контрразведку. В мае пятьдесят первого меня направили в Берлин в качестве ЗИР — заместителя инспектора района. Это означало, что ко мне перешла вся оперативная работа.