Они обсуждали этот случай на заседании партячейки. Джордж Хэнби, их казначей, случайно оказался в лавке во время скандала, хотя почти ничего не сумел разглядеть в толчее. Но он разговорился с человеком, который стоял близко от прилавка. История эта произвела на Хэнби столь сильное впечатление, что он позвонил в «Уоркер», и те прислали на суд своего корреспондента, поэтому и появилось сообщение в газете. «Это был чистейший случай социального протеста, внезапного взрыва ненависти и бунта против господствующего класса» — так писалось в «Уоркере». Тот тип, с которым говорил Хэнби (собственно, не тип, а невзрачный коротышка в очках, похожий на чиновника), сказал, что все произошло как гром среди ясного неба, что, по мнению Хэнби, лишний раз доказывало неустойчивость капиталистического строя. Пока Лиз слушала Хэнби, у нее не раз перехватывало дыхание; никто из членов их ячейки, разумеется, ничего не знал о ней и Лимасе. И вдруг она почувствовала, что ненавидит Хэнби, похотливого нахала, вечно пялившегося на нее и норовившего ее полапать.
А затем пришли эти двое.
Она сразу подумала, что они выглядят слишком прилично для полицейских: они приехали на небольшой черной машине с антенной. Один был мал ростом и довольно тучен. Он носил очки и был одет дорого и безвкусно. Он казался добрым и чем?то озабоченным, и Лиз почему?то сразу прониклась к нему доверием. Второй был довольно привлекателен, но не смазлив, со стройной юношеской фигурой, хотя, как решила Лиз, ему было не менее сорока. Они объяснили, что работают в особом отделе, и показали удостоверение с фотографиями в целлофановой обложке. Беседу главным образом вел коротышка.
— Я знаю, что вы дружите с Алеком Лимасом, — начал он.
Лиз готова была рассердиться, но у коротышки был слишком уж серьезный вид.
— Да, — ответила она. — А откуда вам это известно?
— Мы только вчера случайно узнали об этом. Понимаете, когда человек попадает.., попадает в тюрьму, он должен назвать ближайших родственников. Лимас заявил, что у него вообще их нет. Он солгал. Тогда его спросили, кого известить, если с ним что?то случится в тюрьме. И он назвал вас.
— Понятно.
— Кто?нибудь еще знает о вашей дружбе?
— Нет, никто.
— Вы были на суде?
— Нет.
— И не встречались с газетчиками, кредиторами и тому подобное?
— Нет, я же сказала вам. Никто ничего не знает. Даже мои родители. Мы, конечно, работали вместе в библиотеке психиатрических исследований, но об этом знает только мисс Крейл, библиотекарша.
Никто ничего не знает. Даже мои родители. Мы, конечно, работали вместе в библиотеке психиатрических исследований, но об этом знает только мисс Крейл, библиотекарша. Думаю, она даже не заметила, что между нами что?то было. Она слегка тронутая, — с обезоруживающей простотой добавила Лиз.
Коротышка некоторое время серьезно глядел на нее, а потом спросил:
— Вас удивило то, что Лимас ударил бакалейщика?
— Конечно.
— А как вам кажется, почему он это сделал?
— Не знаю. Наверно, потому, что тот отказал ему в кредите. Но, по?моему, он все равно сделал бы так.
Тут она подумала, не сказала ли чего?то лишнего, но ей было так одиноко и так хотелось с кем?то поговорить, а эти люди не внушали тревоги.
— Накануне вечером, перед тем как все это случилось, мы с ним разговаривали. Мы ужинали как?то необычно торжественно. Алек позаботился об этом, и я поняла, что это прощание. Он принес бутылку красного вина, мне вино не очень нравится, и почти всю бутылку выпил он сам. Потом я спросила: «Это что, прощание? Между нами все кончено?»
— И что ответил он?
— Он сказал, что ему предстоит какое?то дело. Отплатить кому?то за то, что тот сделал с его другом. Честно говоря, я тогда почти ничего не поняла.
Воцарилось долгое молчание. Коротышка выглядел теперь еще более встревоженным, чем поначалу. Наконец он спросил:
— И вы ему поверили?
— Не знаю. — Ей вдруг стало страшно за Алека, хотя она не могла понять почему.
— У Лимаса было двое детей от первого брака, он говорил вам об этом? — Лиз промолчала. — И тем не менее как своего ближайшего родственника он указал вас. Как вы думаете, почему?
Коротышка, казалось, удивился собственному вопросу и смущенно перевел взгляд на свои сцепленные на коленях пухлые руки. Лиз покраснела.
— Я была влюблена в него.
— А он в вас?
— Может быть. Не знаю.
— И вы по?прежнему его любите?
— Да.
— Он обещал вам когда?нибудь вернуться? — спросил тот, что помоложе.
— Нет.
— Но он с вами попрощался? — быстро спросил коротышка. — Он ведь попрощался, не так ли? — переспросил он уже медленно и доброжелательно. — С ним больше ничего не случится, обещаю вам. Но мы хотим; помочь ему, и если у вас появятся какие?то мысли по поводу того, почему он ударил бакалейщика, если вы: что?нибудь еще вспомните, хоть самую малость из того, что он говорил или делал, сообщите об этом нам; для его же пользы.
Лиз покачала головой.
— Пожалуйста, уходите, — сказала она. — Пожалуйста, не спрашивайте больше ни о чем и уходите.
Уже возле двери тот, что постарше, задержался, достал из бумажника визитную карточку и осторожно, словно стараясь не шуметь, положил ее на край стола. Лиз подумала, что он, наверное, очень робкий.