Обучение началось еще раньше.
Высокая Наука давалась трудно. Азы теории, методология — немногое, что Мэлис умела, она делала «эмпирически», как выразился мастер Фортунат. А почему заклятие или руна действует именно так, каким законам подчиняется, к какому классу ворожбы относится, как изменить, усилить, преобразовать действие? Силлаботоника наговоров, комплексные чары, термины и значения… Учитель был терпелив.
Ни разу не повысил голос, не обругал за тупость, не плюнул в сердцах. По сто раз объяснял одно и то же, устраивал практикумы, но спрашивал строго, полной мерой. Мэлис корпела над книгами и заданиями (к счастью, грамоте мать ее выучила) до скрежета зубовного, до разноцветных кругов перед глазами, когда пламя свечи двоилось, а буквы тараканами разбегались со страниц. Она боялась и боготворила учителя. В редкие мгновения ненавидела и сразу раскаивалась. Стыдясь признаться самой себе, что ее влечет к загадочному, непостижимому, насмешливому, доброму человеку.
Да! Да! Доброму!
Она чувствовала это — как ведьма и просто как одинокая женщина.
Однажды не выдержала. Разрыдалась прямо посреди урока. От собственного бессилия, неспособности понять что-то, элементарное для него. Она плакала, спрятав лицо в ладонях, и вдруг почувствовала: руки учителя гладят ее по волосам. Нежно, трепетно. Такая нежность зачастую дается изрядным опытом, но Мэлис сейчас не думала о прошлой жизни Фортуната Цвяха. «Ну что ты, малыш! Успокойся, все хорошо, не плачь, у тебя получится, ты умница, ты способная…» Его лицо. Совсем рядом. Поцелуй был долог, как осенний закат, жаркий и соленый от слез.
О занятиях в этот день больше не вспоминали. И завтра. И послезавтра. Даже превращения Фортуната как будто сжалились над немолодыми, смешными людьми, оставив любовников в покое, тихо стоя за дверью.
Утром четвертого дня Цвяха одолел кашель. Спустя две-три минуты перед Мэлис возник знакомый ехидный старик. Бодрый и настойчивый, как старый козел, но ведьма, тревожась за здоровье постояльца, увиливала от постели. Во время занятий она нет-нет да и поглядывала лукаво на старичка, едва удерживаясь, чтобы не прыснуть в кулак. Ей было весело. Ей было хорошо. У женщины появился не просто любовник. У нее появилась семья. Целая семья в едином, меняющемся лице. Агукающий младенец-сын. Его старший брат, егоза и сорванец. Любящий муж. Пылкий возлюбленный. Свекор, добряк и насмешник. Дед-учитель… Чудо, не идущее ни в какое сравнение с глубокомысленными изысками Высокой Науки.
Счастье.
— Простите мое любопытство… У него что, и характер меняется при смене обликов?
— Еще как!
— Ну-ка, ну-ка, подробнее…
— То куролесит, как мальчишка, то ворчит, как старый хрен. Тело давит, говорит. Своего требует. Пытается себя в узде держать, но не всегда получается…
Горький запах осени и жженых листьев. Призрак беды в желтом платьице маячил в туманном далеке, но, слава Вечному Страннику, всякий раз обходил стороной эту невозможную семью. Впервые — когда из столицы прибыла бригада каземат-сыскарей. Шарили, вынюхивали сворой легавых псов. Уехали ни с чем. Далее — по весне, когда Фортунат в Филькин бор сунулся. Взял за компанию и Мэлис: полевую практику, мол, проходить будем! Долго на Ежовой Варежке кудесил, «флажки» какие-то ставил. Ага, практика! О ведьме забыл напрочь, лишь разок попросил наговор на костный родимец сотворить. Видно, больше для порядку, чтоб при деле себя чувствовала. Уходя, ниточки от маячков показал. «Если я трупом или младенцем валяться буду — следи. О звоне доложишь».
Ну и ладно! Не хочет объяснять — и не надо.
У нее тоже своя гордость есть.
Привыкла понемногу. К счастью странному, к любовнику-оборотню, к грозе смутной, что по закраинам небо обложила. Научилась не загадывать на будущее, днем сегодняшним жить. Лишь иногда, засыпая, мечтала: пусть оборотень, пусть гроза, лишь бы навсегда… На веки вечные! Грех любимому человеку долгих бед желать. Стыдилась, корила себя, а мечты по хате мышами бегали. Серенькие, юркие.
Стыдилась, корила себя, а мечты по хате мышами бегали. Серенькие, юркие. Пищали: счастье без дряни только в сказках бывает. Он — столичный маг, человек с положением. Привык в роскоши жить, при королевском дворе обретаться, в галантном обществе. Любит? Мужская любовь от ворот до угла: вылечится, уедет и с собой не позовет.
Или все- таки позовет?!
Год. Два. Пять. В Высокой Науке ведьма не то чтоб сильно, но поднаторела. Теория, методика. Чары плела замысловатые, какие раньше и не снились. Фортунату эти чары — плюнуть-растереть! — а ей чудо из чудес. Да и маг на нее по-другому смотреть начал. Высокая Наука помогла? Или…
Тут гроза и упала на голову.
Дождалась.
* * *
— Едва вы ко мне пришли Ежовой Варежкой интересоваться, я сразу поняла: по Фартову душу явились. А девки эти линючие — для отвода глаз.
— И ошиблись, милочка. Я здесь в первую очередь именно из-за этих «линючих девок». Да вот, сами видите, увяз. Как муха в меду. Город у вас… медовый.
— Вы простите меня, дуру, мастер Андреа! Когда вы на барона со свитой морок навели и «покойничка» моего личиной укутали, я чуть умом не тронулась! Потом уже, в доме, вы: мол, от тела избавиться надо, — а я мало что криком не кричу. Как объяснишь, что он встанет? Вы б мне ни за что не поверили.