«Минута молчания» сродни последнему полету.
Время чародейской паузы — разное. У Просперо Кольрауна, например, за год может накопиться секунд девяносто. У лейб-малефактора Нексуса дойдет до сотни. А у скромного колдуна Андреа Мускулюса — хорошо если сорок ударов сердца набежит. Но стоит магу по желанию, в критический момент призвать «минуту молчания»… Все вокруг остановится для него на отмеренный срок. Замрет, застынет, окаменеет. И, выскользнув из колеса жизни, можно будет вспомнить, осознать, пожать плечами, наконец! — на что в обычной ситуации просто не остается времени.
Дар или наказание?
По сей день ведутся споры о тишайшей минутке — без результата.
Мускулюс же спорить не стал. Плюнув на теорию, он коснулся «вороньего баньши» ногтем указательного пальца и воззвал к законной паузе.
Два демона, большой и малый, зимними сугробами застыли друг напротив друга. Воздух над Ежовой Варежкой сковало ледяное оцепенение. И странная картина предстала колдуну. Ему открылась Преисподняя. Словно в недавнем сне: ад буравом вгрызался в земной диск, крутя хищные крылья спирали. По ярусам шел Фортунат Цвях в Облике. Трепетали вывороченные ноздри: охотник пытался учуять лаванду. Раб клятвы, он готов был вывернуть геенну наизнанку, но спасти маленького Яноша. Венатор двигался сквозь ад, внешний, природный — и внутренний ад, с тщанием созданный им самим. Клятва. Клятва… Клятва! Янош будет спасен. Иначе — смерть. Шмагия покинет малыша. Иначе — смерть. Слом будет побежден, сломанный обретет счастье. Иначе… Страсть билась в охотнике — обузданная нерешаемостью задачи, питаемая любовью и данным обетом. Страсть бродила в оковах, из сока превращаясь в вино, из вина — в уксус. Страсть и Нижняя Мама, княгиня геенны, были тезками: обе — мании. Ядовитая мана, змея, пожирающая собственный хвост.
И по ярусам Преисподней вслед за магом-маниаком кралась тень.
Деманий охотника Цвяха охотился за «родителем».
Вырваться без вызова на поверхность диска деманий не мог. А напасть на Фортуната в Облике — боялся. Зверь отлично чует более сильного зверя. Слишком слабый, слишком мелкий, деманий еще не вырос до необходимых размеров, но силы его крепли день ото дня. Демания хорошо кормили. Вкусная, питательная клятва. Сочное бешенство погони за ускользающим результатом. Все, о чем страстно мечтал охотник, разбиваясь о невозможность воплотить мечту, ковыляло за ним по спирали геенны. Теория приват-демонолога Кручека во плоти. Убить «родителя». Стать необузданным в полной мере. Пробиться в мир людей. Менять судьбы к лучшему. Разумеется, к лучшему! Спасать. Помогать. «Питомцу» будет хорошо.
Навсегда.
Прогрызть дорогу к свободе, к возможности лелеять, спасать и помогать без спросу. Не интересуясь желаниями спасаемых, воплями спасенных и рыданиями случайных участников спасения.
Когда на Ежовой Варежке, пять лет назад, потянувшись в ад за добычей, Фортунат Цвях учуял лаванду — это был зародыш демания Зизи, шмаги-лилипутки.
Мучительное желание спасти китовраса. Расплывчатая тень, не сформированная до конца, источала аромат знакомых цветов. Еще месяц, два — и зародыш, лишенный питания, растворился бы в диком воздухе Преисподней. Но судьба, высокая дама в синем, улыбнулась невпопад.
Случайность? Не совсем.
Ведь ты искал лаванду, венатор?
Когда Фортунат наконец нашел демона, с третьей попытки вцепившись в добычу, — это был его собственный деманий. Тварь преследовала «родителя» даже под землей, отслеживая эфирные проникновения с поверхности. Сильный маг, не ведая, что творит, охотник схватил обоих, оказавшихся в одном месте, — существо и зародыш, лаванду и Судьбокрута. Сплел воедино, перемешал, вытаскивая наружу. Перепуганный деманий инстинктивно принял самый безобидный облик, какой оказался в его распоряжении. Личину крохотной акробатки.
Это не помогло.
Внешняя безобидность вызвала глумливый смех, но свободы не даровала.
— Детка, ты поняла? — сказал первый, главный «родитель», обуздав добычу и не понимая, с кем имеет дело. — Старайся. Очень старайся. Иначе я стану злым дядькой. Даже демоны Нижней Мамы боятся таких злых дядек…
— Я не умею! — кричал деманий, страдая от внезапно обретенной двойственности. Вдвойне угнетенный невозможностью уничтожить «родителей», ближнего-властного и дальнего-слабого, он говорил правду. Верней, облекал свою, адскую правду в приемлемые для людей формы: слова. — У меня не получается! Я могу наоборот…
— Ты плохая детка, — разочарованно свистнул аркан.
— Не надо! Я буду пробовать!…
Скоро на лес рухнули сглаз малефика Андреа Мускулюса и ковровое заклятие боевого мага Просперо Кольрауна.
Освободившись из клетки «Trias Septem-Lumen», юный деманий допустил роковую ошибку. Ах, если бы в суматохе он сообразил добить главного «родителя»! Увы, силы были растрачены, судьбы скручены и контужены — и утомленный Судьбокрут упал в спячку: переваривать добычу. Пожранные изменения судеб. Пища оказалась тяжелой, отвратительной на вкус, в отличие от сладостных перемен к лучшему. Нутро терзала изжога. Спячка напоминала каталепсию и грозила продлиться невесть сколько времени…