— Я вообще не астролог. Так, азы, основы: Дома Клошаров, Ягъя, кульминирующие узлы… Тут другая методика. — Малефик тронул ладонью рубаху мальчика, принесенную рыдающей Фержеритой. Нет, до полуночи ничего не прощупывалось. Надо ждать перелома. — Меня научил этому волхв Грозната, мой первый наставник. Здесь требуется очень мало маны, совсем чуточку знаний и уйма таланта. Свободной маны у меня в обрез, значит, все в порядке.
Знаний, к счастью, почти нет… Зато с талантом — беда. Другие у меня таланты. Совсем другие.
Кожевник с сочувствием кивнул. Выражение его лица было бы смешным еще вчера. «Да, — подумал Андреа. — Вчера бы я хохотал до слез».
— Я понимаю. Знаете, в юности я очень хотел быть колдуном. Даже из дому сбегал.
— Знаю.
— Откуда?
— Ваш сын рассказывал. А ему — дед. Я имею в виду, ваш отец.
— Сын, отец! — улыбнулся Леонард Швеллер. — Что они смыслят…
В боковом крыле дома три девицы у окна тихонько мурлыкали колыбельную. «Спать пора, уснули глазки, сон несет в подоле сказки…» Капралы подпевали мужественными баритонами, лишь слегка испорченными «ледяным домом». Молодому метателю Тьядену на баритон не хватало возраста, а на песню — слуха. Поэтому он патрулировал на улице, веточкой стуча по забору в такт колыбельной.
«Усталость близится, а полночи все нет…» — вздохнул колдун.
— Расскажите, мастер Леонард. Прошу вас.
SPATIUM V
Притча о Блудном Сыне, или мемуары Леонарда Швеллера, потомственного кожевника
(примерно сорок лет тому назад)
Детей приносит аист.
Когда все аисты в разлете, умотав клином в жаркий Клюкэнвыт, детей находят в капусте или горохе. Если капуста и горох благополучно сняты с огорода и хранятся в холодном подвале, где рожать вздумают разве что крысы, — деток, бывает, приносят в подоле, без помощи добропорядочного аиста. Иных надувает ветром, иными оделяют родителей Вечный Странник или Нижняя Мама, в зависимости от судьбы. Кое-кто рождается в сорочке или с серебряной ложкой во рту.
Маленький Леонард Швеллер родился в сыромяти.
Его мать, почтенная Гретта, которую с девичества звали Тетушкой Гретти, отдавая дань увесистости характера, как раз явилась в мастерскую свекра. Зачем бабе на сносях тащиться в кожевенную мастерскую? Кто знает. Сплетница Тильда Язычиха брехала, будто Тетушка Гретти желала застукать на горячем своего муженька, Бьорна Мяздрилу, заподозренного в чувствах к блудной женке топталя Воротняка. Подтвердились чувства или нет, о том история умалчивает. От всех страстей осталось лишь одно: вопль шлепнутого по заднице Леонарда над кипой телячьего голья.
По всем приметам, доля ребенка определилась.
В полные мастера — или «завотчики», как говаривали в слободе, — дед младенца выбился недавно. Пройдя трудный путь от кожемяки-наемника до опытного строгаля-юфтевика, Кирей Швеллер скопил деньжат на собственное заведение. Конкуренция в слободе по тем годам сложилась варварекая, могли и подпалить втихомолку. Но упрямства деду было не занимать. Зря, что ли, в молодости он утопил в Тайных Удах какого-то змея, сильно досаждавшего Ятрице?!
За подвиг магистрат наградил героя похвальной грамотой.
Сперва мастерская Швеллеров была по совместительству еще и сапожной. Позднее сапожники отделились: им не хватило места. Кожевенный промысел — дело сезонное, лето-осень, пока река не встала. Слобода треть года пахала, как проклятая, а две трети пролеживала бока на печи, подъедая запасы. Не таков был ушлый Кирей: он догадался обустроить работу не только в сезон, но и с поздней осени до ранней весны, задымив кострами всю окраину. В «пустые» дни было проще найти работников за мизерную плату. Да и скот били «на снежный поворот», так что закупка шкур приносила изрядный доход против весенней. Бьорн Мяздрила, сын Кирея Змееборца, поддержал и приумножил отцов промысел — в итоге Леонард, сын и внук, пришел на готовое счастье.
Так и случилось. Юный наследник исправно сосал мамкину грудь, рос не по дням, а по часам и играл дедовыми перстнями из железа, какие имеет всякий кожемяка. Дитя выучило слова «бахтарма» и «шакша» раньше заветных «папа» и «мама». Подростком Леон, нимало не утомясь, мог ворочать барку — большой чан для отмоки. Юнцом, тринадцати лет от роду, на спор рвал ремни, толок корье в укор бывалым дуботолкам, ловко работал стругом и «ощупкой» различал тертую кору лещины, мимозы и дерева кебраччо.
Родители нарадоваться не могли на сыночка.
Когда б не одна беда: дитя желало колдовать.
Ну, в детские годы тут дивиться нечему. Кто из сопляков не щелкает пальцами, «превращая» обидчика в гада подколодного? Кто не бормочет «Колдуй, баба, колдуй, дед!» над горкой щебня, творя из пакости золотишко, наподобие мудрых алхимиков Санкт-Крюковца? С возрастом эта глупость обычно проходит. Ан у Леона не прошла. В волшебных играх детворы он был заводилой: никому не удавалось столь искусно помавать руками, никто не умел так увлекательно выложить «ложный солнцекрай», совсем как настоящий. Окажись рядом некий Андреа Мускулюс, консультант лейб-малефициума, то сказал бы небось, что в действиях малыша есть система. Чудная, несообразная система, которая в наличии имеется, а результатов не дает, и даже наоборот. Но, к счастью или несчастью семьи Швеллеров, до рождения Андреа Мускулюса оставался еще изрядный срок. А других чародеев в Красильной слободе не обреталось.