— Уйди, Эйб, — посоветовал Роман.
Сапирштейн понимающе кивнул и отошел в сторону.
— Ты не виноват, — говорила она ребенку. — Ты совсем не виноват. Я на них сержусь, потому что они меня обманывали и водили за нос. А ты не волнуйся, я тебе ничего плохого не сделаю.
— Он знает это, — одобрительно произнес Роман.
— Тогда почему он так нервничает? Бедняжка. Вы только посмотрите на него — Одну минуточку, — вежливо прервал ее Роман. — Мне надо посмотреть, как там гости. Я сейчас вернусь. — И оставил Розмари одну у коляски.
— Честное слово, я тебе ничего плохого не сделаю, — повторила она, нагнулась и развязала ленточку у шеи ребенка. — Лаура-Луиза очень туго здесь завязала, да? Я немного ослаблю, и тебе будет легче дышать. У тебя очень привлекательный подбородок, ты знаешь об этом? У тебя, правда, странные желтые глазки, но зато подбородок очень даже симпатичный.
Она снова завязала ленту.
Бедная крошка!
Он не может быть плохим, просто не может. Даже если он наполовину и Сатана, то другая-то половина ведь ее! И это разумная половина, нормальная, человеческая. И если она будет сражаться с той плохой половиной, распространять доброе влияние…
— А у тебя есть своя комната, ты знаешь? — спросила Розмари, поправляя одеяло, которое тоже было затянуто слишком туго. — Там желто-белые обои и беленькая кроватка, и нет там ничего черного, совсем ничего. Когда ты захочешь есть, я тебе все покажу. А если тебе интересно, то я — та самая дамочка, которая поставляет тебе молоко. Наверное, ты думал, что молоко получают из бутылок? Нет, его получают из мам, а я твоя мама. Вот так. По-моему, ты не слишком в большом восторге от этого.
Стало тихо, и Розмари оглянулась.
Стало тихо, и Розмари оглянулась. Все собрались вокруг нее на почтительном расстоянии и молча наблюдали за ее знакомством с ребенком.
Она покраснела и отвернулась, поправляя одеяльце.
— Ну и пусть на нас смотрят. Нам все равно, правда? Мы хотим чувствовать себя поудобней, вот и все. Теперь хорошо?
— Слава Розмари! — экзальтированным полушепотом изрекла Хелен Виз.
Это сразу же подхватили и другие.
— Слава Розмари! Слава Розмари! — повторяли Минни, Ставропулос и доктор Сапирштейн.
— Слава Розмари, — тихо сказал Ги.
— Слава Розмари, — одними губами произнесла Лаура-Луиза.
— Слава Розмари, матери Адриана! — громко крикнул Роман.
Розмари взглянула на него и покачала головой.
— Его зовут Эндрю, — сообщила она. — Эндрю Джон Вудхаус.
— Нет, Адриан Стивен, — возразил Роман.
— Роман, ну пусть, — попробовал убедить его Ги, а Ставропулос взял Романа под руку и спросил: — Неужели имя так важно?
Да, важно, — уперся Роман. — Его зовут Адриан Стивен.
— Я понимаю, почему вы хотите назвать его так, но у вас ничего не получится, вы уж извините. Его будут звать Эндрю Джон. Это мой ребенок, а не ваш, и я даже спорить с вами по этому поводу не собираюсь. Насчет этого и насчет одежды. Он не будет все время ходить в черном, — уверенно заявила Розмари.
Роман открыл было рот, но Минни опередила его.
— Слава Эндрю! — крикнула она и гордо посмотрела на мужа.
Все подхватили «Слава Эндрю!», а потом «Слава Розмари!» и «Слава Сатане!».
Розмари пощекотала ребенку живот.
— Тебе ведь не нравилось имя Адриан, правда? Наверное, нет. Адриан Стивен… Надо же такое придумать! Перестань, пожалуйста, волноваться. — Она осторожно нажала ему пальцем на нос. — А ты уже умеешь улыбаться, Энди? Умеешь? Давай, крошка, улыбнись мне. Ты можешь улыбнуться мамочке? — Она покачала над ним серебряное распятие. — Ну, давай же. Всего одну маленькую улыбочку. Давай, Энди-Энди!
Японец с фотоаппаратом проскользнул вперед, изогнулся и быстро сделал несколько снимков подряд.