— Меня зовут Розмари Вудхаус. Мистер Хатчинс назначил мне встречу в одиннадцать часов, но его до сих пор нет. Вы не знаете, он вообще придет?
Наступила долгая пауза.
— Алло! — взволнованно позвала Розмари.
— Хатч говорил мне о вас, — наконец ответила женщина. — Меня зовут Грейс Кардифф. Я его знакомая. Вчера вечером он заболел. Вернее, уже сегодня ночью.
У Розмари оборвалось сердце.
— Заболел?..
— Да. Он в состоянии глубокой комы. Врачи не могут понять, что происходит. Он в госпитале святого Винсента.
— Какой ужас! Я ведь только вчера разговаривала с ним, примерно в половине одиннадцатого, и голос у него был вполне здоровый…
— Я тоже с ним поздно разговаривала, и мне он тоже показался совершенно нормальным. Но уборщица пришла сегодня утром и увидела, что он лежит на полу без сознания.
— И никто не знает, отчего это произошло?
— Пока нет. Но еще рано. Я уверена, потом они выяснят. И тогда смогут лечить. А пока никто не может ему помочь.
— Господи, какой кошмар! — чуть не плакала Розмари. — С ним раньше ничего такого не случалось?
— Нет, никогда. Я сейчас еду в госпиталь, и если вы оставите мне свой телефон, я вам сразу же позвоню, как только узнаю что-нибудь новое.
— О, спасибо вам. — Розмари дала свой домашний телефон и спросила, не может ли она чем-нибудь быть полезной.
— Нет, спасибо. Пока ничего не надо. Я уже сообщила его дочерям, а больше для него ничего и не сделаешь, пока он не пришел в себя. Но как только понадобится ваша помощь, я сразу же дам вам знать.
Розмари вышла из здания «Сигрэм» и направилась на север по Пятьдесят третьей улице. Перейдя через Парк авеню, она побрела в сторону Мэдисон Сквер, размышляя о том, выживет ли Хатч, а если он умрет (какой эгоизм!), то найдет ли она себе еще такого же друга, на которого можно было бы полностью положиться. Потом Розмари задумалась о Грейс Кардифф. По голосу ей представлялась красивая женщина с сединой. Может быть, у них с Хатчем был роман? Может, эта стычка со смертью — а именно так это и окажется: не сама смерть, а только стычка с ней, — так вот, может быть, эта стычка подтолкнет их, и они поженятся? И в конце концов выйдет, что все было к лучшему? Может быть, может быть…
Розмари перешла через Мэдисон Сквер и где-то около Пятой авеню заглянула в одну из витрин, в которой переливались на солнце яркие фарфоровые фигурки девы Марии, Иосифа, младенца, волхвов, пастухов и домашних животных. Розмари тепло улыбнулась: откуда-то из самого детства на нее вдруг нахлынули забытые приятные чувства, поселившиеся в ее душе еще задолго до теперешнего агностицизма. А потом в зеркальном стекле витрины словно сквозь пелену, наброшенную на сцену Рождества, она увидела свое худое улыбающееся лицо с резко очерченными скулами и черные круги под глазами, которые так напугали вчера Хатча, а сейчас встревожили и ее. Неожиданно кто-то тронул ее за плечо.
— Вот это рука судьбы! — радостно воскликнула возникшая за ее спиной Минни. Она была в белом пальто из искусственной кожи, красной шляпе и своих неизменных очках на цепочке. Ослепительно улыбаясь, Минни весело затараторила:
— А я сегодня сказала себе: если уж Розмари вышла на улицу, то, значит, и мне тоже пора идти и докупить кое-что к Рождеству.
И вдруг вижу тебя! Неужели мы с тобой ходим по одним и тем же магазинам?.. Но что с тобой, милочка? На тебе просто лица нет!
— У меня неприятные новости, — сообщила Розмари. — Мой друг серьезно заболел, и сейчас его отвезли в больницу.
— Какой кошмар! Кто же это?
— Его зовут Эдвард Хатчинс.
— Тот, с которым вчера познакомился Роман? Да он целый час потом говорил мне, какой это милый и интеллигентный человек! Какая жалость! А что с ним?
Розмари рассказала — Боже мой! — сокрушалась Минни. — Надеюсь, что все не кончится так, как с бедной Лили Гардинией. Неужели врачи ничего не могут сделать? Ну хорошо хоть, что они признаются в этом. Обычно медики прикрывают свое невежество потоком латинских выражений Если хочешь знать, что я об этом думаю, то послушай: если бы все деньги, которые мы тратим на астронавтов и запуски ракет в космос, применить для медицинских исследований здесь, на земле, то болезней стало бы гораздо меньше. Тебе плохо, Розмари?
— Боль немного усилилась.
— Бедняжка! Знаешь что — нам уже пора домой. Как ты на это смотришь?
— Нет-нет, вам же надо еще купить что-то к Рождеству.
— Ерунда. Впереди целых две недели. А теперь заткни ушки. — Минни достала свисток на тонкой золотой цепочке и пронзительно свистнула. К ним сразу же подрулило такси — Ну, как тебе это нравится? — спросила она. Скоро Розмари была уже в своей квартире. Она снова пила холодный кислый напиток из полосатого стакана, а Минни довольная наблюдала за ней.
Глава 4
Розмари всегда любила мясо с кровью, теперь же она ела его почти сырым — грела ровно столько, чтобы после холодильника оно не сводило зубы.
Неделя перед праздником и само Рождество были для нее просто ужасными. Боль усилилась до такой степени, что Розмари стало казаться, будто внутри нее что-то оборвалось — какой-то центр, сопротивлявшийся этой боли. Исчезли воспоминания о хорошем самочувствии, и она с какого-то момента просто перестала обращать внимание на эту боль; перестала говорить о ней с доктором Сапирштейном и даже думать на эту тему. Если раньше боль жила в ней, то теперь она сама начала жить внутри этой боли: боль для нее стала всем тем, что постоянно окружает человека — целым миром и временем. Розмари вконец измучилась, и теперь много спала и жадно поедала почти сырое мясо.