К тому времени Иван Дмитриевич стал в Арктике человеком известным. Я знал, что по заданию того же Наркомпочтеля он строил первую радиостанцию на Алданских золотых приисках и организовал охрану этой радиостанции. Организовал блестяще. Когда в один прекрасный день на нее налетела группа головорезов, Папанин, имея всего десять человек, дал налетчикам сокрушительный отпор.
Постепенно об Иване Дмитриевиче в Арктике стали складываться легенды. Большая часть этих легенд относилась к его хозяйственности и пробивной силе. Небольшого роста, расположенный к полноте, но удивительно быстрый и ловкий в движениях, он действовал всегда с какой-то неповторимой стремительностью, с каким-то редким талантом мгновенно превратить собеседника, подчас даже случайного, в своего союзника и помощника.
Я еще не видел человека, который, глядя на Папанина, умеющего показать пример, сумел бы устоять против знаменитых папанинских слов:
— Братки, надо помочь!
Папанин был самым старшим в нашей четверке — при высадке на полюс ему исполнилось уже сорок три года, а нынешний академик Евгений Константинович Федоров, тогда еще просто Женя — самым младшим — ему было лишь двадцать семь. Однако, несмотря на столь юный возраст, Женя, испытанный полярник. Зимовать он начал сразу же после окончания Ленинградского университета. Его первой зимовкой в 1932–1933 годах стала бухта Тихая, где Папанин был начальником. Потом, снова вместе, они зимовали на мысе Челюскина.
Пожалуй, наиболее характерная черта Жени Федорова, которая произвела на меня впечатление, — его удивительная работоспособность. В нашем содружестве он был, прежде всего, астрономом, изучал проблемы земного магнетизма, а когда после полярной ночи появилось солнце, занимался еще и актинометрией. К этому надо добавить, что Женя был еще нашим основным метеорологом, запасным радистом и рядовым крутильщиком лебедки. На все у него хватало времени и сил. Это удивительно работящий, способный, хорошо организованный человек.
Сейчас академик Е. К. Федоров руководит метеорологической службой Советского Союза. Но так же, как и тридцать лет назад, Евгений Константинович прост, приветлив, так же работоспособен.
Из всей четверки после самого себя лучше всех я знал Петра Петровича Ширшова. Полярные приключения как-то очень сближают, а с Петром Петровичем мы бедовали дважды. Один раз на «Сибирякове», второй — на «Челюскине». Закончив вуз, молодой гидробиолог изучал водоросли в родном Днепре, потом на маленьком боте плавал у скал Новой Земли, исследуя кормовую базу промысловой рыбы. В Арктике шире разворачивается человек и ученый, ему приходится крепить концы, смело вести суденышко в шторм, быть таким человеком, на которого товарищи в трудную минуту могут положиться. И Ширшову по душе было стать полярником. В Челюскинском лагере он — первый бригадир и прораб аэродромных работ.
Трогательным и симпатичным существом был и пятый член нашего коллектива — черный пес по кличке Веселый. Он был действительно веселым, добрым, хотя и вороватым, что огорчало нашего рачительного начальника.
Конечно, люди мы все были очень разные. Пожалуй, наиболее шумные — мы с Папаниным. Быть может, это и способствовало тому, что временами между нами возникали легкие разногласия, которые и Федоров и Ширшов амортизировали молниеносно, пуская в ход елей умиротворения. Но не эти разногласия — главное в наших отношениях. Напротив, в них властвовала забота друг о друге.
Когда, в связи с перелетами через полюс или по каким-либо другим не менее важным причинам, мне приходилось помногу часов сидеть за приемником, Папанин трогательно варил черный кофе и приносил прямо на радиостол мою обеденную порцию. Главным ночным сторожем был я, потому что последнее метео надо было передать в полночь, а первое — в шесть утра, и потому спать приходилось в рассрочку. Хорошо потрудившись ночью, я отсыпался днем, Папанин заботливо укрывал меня, чтобы я не замерз.
* * *
Среди наших повседневных дел встречались и просто скучные, но делать приходилось любую работу, в том числе и надоедливую. Чтобы наши молодые ученые Ширшов и Федоров смогли всецело отдавать свое время науке, мы с Папаниным стали самыми северными домашними хозяйками земного шара. Две недели в кухне хозяйничал он, а две недели — я.
Правда, многое в наших кухонных делах приведет в ужас представительниц лучшей половины рода человеческого. Однако, рассказывая обо всем этом, прошу снисхождения и скидки на условия производства, значительно уступавшие кухне и столовой современной отдельной квартиры. Прежде всего, мы не мыли посуды. Но не потому, что были грязнулями. Напротив, вымыли бы с радостью, но лимитировала вода. Как я уже отмечал, расход топлива на приготовление пресной воды, кроме питья и готовки, представлял для нас непозволительную роскошь.
Проблему мытья посуды удалось разрешить гениально просто. Вместо того чтобы мыть наши сервизы, то есть алюминиевые плошки, мы на каждой из них ножом выцарапали фамилию собственника, чтобы не путать. Задача борьбы с грязью была исчерпана. Каждый ел из своей персональной плошки. В нее наливался суп, накладывалась каша, затем следовал компот. Поев, мы выставляли все эти миски на мороз, а перед следующей едой каждый брал собственную посудину и ударом об лед выбивал из нее остатки еды.