— Узнал, — сообщил я Гутмахеру, — Чехов был в Первопрестольной примерно с 11 ноября по середину декабря.
— Поправку на Григорианский календарь сделали?
— Сделал.
— И когда вы думаете отбыть?
— Дня через три, после одиннадцатого, если, конечно, с дома не снимут осаду.
— Осада нам не помешает. Все, что нужно для путешествия, есть в этой комнате.
— Кроме денег и документов. Потом, мне хотелось бы узнать, где находится дом Шешкова, в котором останавливался Чехов…
— Действительно, о деньгах я как-то не подумал. А родственники вам не смогут помочь?
— Аарон Моисеевич, вы что, издеваетесь, какие родственники! Они все остались в конце восемнадцатого века!
— Действительно, это я что-то, того, не учел. Тогда, пожалуй, рисковать не стоит. Без паспорта в те времена обойтись было можно, а вот без денег…
— Деньги какие нужны, царские? — вмешалась в разговор Ольга.
— Естественно, не советские, — ответил я. Препятствие, из-за которого могло сорваться путешествие, меня огорчило.
— В тумбочке есть какие-то, с царями, — нейтральным голосом сообщила девушка. — Посмотри, может быть, подойдут…
Мы с Гутмахером разом бросились к тумбочке, стоящей в изголовье тахты. Там действительно оказалась целая пачка дореволюционных денег.
— Поразительно, — сказал, удивленно их рассматривая, Аарон Моисеевич, — как они сюда попали? Я в эту тумбочку тысячу раз лазил!
— Они под газеткой лежали. Ими кто-то полочки выстелил, — объяснила Ольга. — Ты уборку, когда последний раз делал? — спросила она хозяина.
— Не помню, — виновато ответил Гутмахер. — Мама еще, наверное, убиралась. Я сам-то, как-то не очень…
— А мама твоя когда умерла?
— В 76 году, а что?
— Так ты, выходит, за 25 лет здесь ни разу даже пыль не вытирал! Дольше, чем я живу на свете!
— Вытирал, наверное, — смутился профессор, — а газета лежала себе и лежала…
— Интересно, с какого времени? — задумчиво произнесла девушка и вытащила с полки пожелтевшую газету «Правда»… от 12 июня 1925 года.
— Не помню, — виновато ответил Гутмахер. — Мама еще, наверное, убиралась. Я сам-то, как-то не очень…
— А мама твоя когда умерла?
— В 76 году, а что?
— Так ты, выходит, за 25 лет здесь ни разу даже пыль не вытирал! Дольше, чем я живу на свете!
— Вытирал, наверное, — смутился профессор, — а газета лежала себе и лежала…
— Интересно, с какого времени? — задумчиво произнесла девушка и вытащила с полки пожелтевшую газету «Правда»… от 12 июня 1925 года. — Это выходит, что твои родственники…
— Ольга, я тебя прошу не трогать моих родственников, они не сделали тебе ничего плохого.
— Только 75 лет не могли газетку поменять, — не удержалась невеста от шпильки в адрес жениховой родни.
— Кончайте спорить, было бы о чем, — прервал я в зародыше начинающуюся семейную сцену. — Нужно посмотреть, какого года выпуска купюры, а то заявлюсь в 1901 год с деньгами, выпущенными в 1917.
— Действительно, давайте не будем спорить, — поспешно поддержал меня Аарон Моисеевич, — вот, смотрите, десятка 1899 года, а сторублевка тринадцатого…
Из всего «клада», найденного Ольгой, «годными» оказались только 290 рублей. Сумма, по тем временам, вполне приличная. Идея моего путешествия так захватила нашу троицу, что приготовления начались тут же. Больше всех суетилась Ольга, которой надоело вынужденное заключение. Мы втроем спустились в подвал, который почему-то не обнаружила милиция, и начали исследовать вековые запасы старья, скопившееся в нем. Все залежи обследовать было невозможно, и мы сосредоточились на одежде и поисках документов.
Увы, как и в прошлый раз, когда я пытался найти себе подходящую одежду в 18 веке, главным камнем преткновением стал мой нестандартный для начала прошлого века рост. К тому же из-за сырости большая часть тряпок истлела, они воняли затхлостью и расползались в руках. В такой одежде меня не приняли бы даже в босяки Хитрого рынка.
— А чем тебе не нравится современная мода? — подзуживала Ольга. — Ты там в своем прикиде будешь самым крутым меном.
— Олюшка, но его в такой одежде, да еще без паспорта, арестует первый же городовой, — вступался за меня Гутмахер.
— Так не нужно было вещи гноить, ты их хоть раз проветривал?
— Но откуда я мог знать, что они могут понадобиться, — оправдывался Аарон Моисеевич. — Я в этот подвал спускался в последний раз еще при жизни мамы.
— Может быть, это пальто подойдет? — тоскливо спрашивала новая хозяйка, — вытаскивая из фибрового сундука очередную драповую хламиду, не совсем изувеченную временем.
— Не пойдет, это сороковые годы прошлого века. Тогда как раз носили ватные подплечники, — разочаровывал ее Гутмахер.
Наконец, нам удалось найти не совсем испорченную временем каракулевую шапку-пирожок и что-то похожее на гоголевскую шинель.
— В конце концов, главное — добраться до Москвы, а там купите себе что-нибудь в комиссионке, — успокаивал меня Гутмахер.
— Лучше ищите бумаги, я помню, что видел здесь какие-то старые документы.
— Тогда вспомни хотя бы, где они были? — сердилась Ольга. — Я уже здесь вся провоняла сыростью.
— Они были в кожаном ридикюле.
— А что это такое, чемодан, что ли?
— Дамская сумочка, — резко ответил за Гутмахера я, мне начала надоедать сварливая красавица.